Изменить размер шрифта - +

     Бедный профессор Хосе удивится, отчего я не пришел ночевать.  Как  он
смешно  бранил  молодежь,  которая  обжимается  в  храмах;  вообще-то  это
действительно ужасно.  Он только один раз  горестно  вздохнул  за  все  то
время, пока я живу у него,  когда  сказал,  что  я  моложе  его  почти  на
тридцать лет; все восполнимо, кроме старости.  Чтобы не  дразнить  старика
попусту, придется сочинить, что я встретил друга.  Хотя откуда  в  Кордове
мой друг? Иностранцев - кроме нацистов - мало, их сюда не  очень-то  любят
пускать; мне здесь опасно засиживаться, завод  штандартенфюрера  Танка  не
игрушки делает, а по Танку в Нюрнберге плачет скамья подсудимых.  Уеду,  -
сказал себе Штирлиц, - но сейчас я должен ждать, пока Кемп выключит свет в
квартире, а потом звонить в дверь.  Он мне  откроет,  испуганный  приходом
ночного гостя; такова уж их психология, не сможет не открыть; он  убежден,
что пришел кто-то из  с в о и х, он спрячет толстуху и отворит дверь. Если
же он будет держать в руке пистолет, я теперь набрался сил для того, чтобы
выбить оружие у него из рук".
     Он закурил, снова вспомнив самого себя, когда полтора  года  назад  в
Линце не советовал штурмбанфюреру СС Хеттлю курить на улице. "То же самое,
кстати, мне говорил Джонсон на  авениде  Хенералиссимо  всего  два  месяца
назад.  Господи, а ведь кажется прошла вечность... Но почему Кемп никак не
прореагировал на статью этого самого "Мигеля Сэмэла" в  "Кларине"?  Он  не
мог  не  прочитать  ее,  подали  весьма  броско,  хотя,  видимо,  смягчили
высказывания по поводу нацистских преступников; зато как расписали русских
шпионов, просто чуть подредактированная версия  старой  кампании  о  "руке
Москвы"...  Или Кемп так убежден в своих документах и в  поддержке  Танка,
который дружен с Пероном, что ему вообще ничего не страшно?  Убежден,  что
не выдадут? А если  н а ж а т ь?  Если весь мир узнает, что Перон укрывает
у себя преступника?  Если  н а ж м е т  не кто-нибудь, а Вашингтон?  Ну, и
как ты намерен это организовать, - спросил себя Штирлиц. - Напишешь письмо
президенту Трумэну? Обратишься к Аллену Даллесу  или,  того  пуще,  к  его
брату Джону Фостеру? Но почему же отдали на заклание Кемпа? Он  ведь  одна
из ключевых фигур. Мной играют; видимо, играют по-крупному, но эта их игра
гроша ломаного не стоит после того, как Роумэн собрал доказательства,  что
я не убивал ни Фрайтаг, ни Рубенау.  А кто? Иозеф Руа? Другие? Пусть ищут.
Это их забота. Главное заключается в том, что я  н е  м о г этого сделать.
Кому же тогда выгодно на меня вешать это? Погоди,  -  сказал  он  себе,  -
оставь эти вопросы для Кемпа. Не надо заранее строить схему, может войти в
противоречие с тем, как пойдет с ним разговор.  Если  пойдет,  -  поправил
себя Штирлиц, - не замахивайся на неизвестное тебе будущее;  "если пойдет"
- так надо думать, только тогда желаемое сбудется..."
     Штирлиц дождался, когда свет в  окнах  погас,  и  сразу  же  вошел  в
подъезд дома. "В аргентинских подъездах - испанские запахи, -  отметил  он
машинально,  поднимаясь  по  деревянным  ступеням  винтовой  лестницы,   -
оливковое масло, кофе и жареные чулос', очень аппетитно".
Быстрый переход