- Добился своего, - говорю.

Он только пожал плечами. И правда, при чем тут он...

- Ладно, - говорит, - раз так, поехали. А то я могу и передумать. Вы оба у меня уже вот где...

* * *

Это был просто еще один пост на дороге, стеклянная будка на обочине стояла пустая, но там был и патрульный - он стоял под дождем, неподвижный, темный, и я никак не могла рассмотреть его лица, потому что водяная пыль летела мне в глаза. Смеркалось, но у пропускного пункта было темно, никаких придорожных огней, никаких ориентиров, и только фары нашей машины выхватывали из клубящейся мглы сплошные нити льющейся с небес воды, да еще знак "проезд запрещен", новенький, выкрашенный флюоресцентной краской. И, когда глаза мои привыкли к этой темноте, я поняла, что темно только здесь, на въезде в город, потому что там, дальше, низкие тучи были подсвечены мягким ровным огнем, сплошным огнем, нежным светом, льющимся откуда-то снизу, с земли.

- Когда же наш мир рухнул? - говорю. - Когда же его у нас отняли? Мы и не заметили.

- А если бы и заметили? - возразил Томас. - Что бы вы могли сделать? Что вы вообще сами можете сделать?

- Вы же не дали нам такой возможности, - говорю. - Может быть, со временем, когда-нибудь... А теперь уже поздно, наверное. Теперь все уже слишком намешано. Придется нам теперь и с вами учиться ладить как-то. А то нам своих забот было мало.

Дождь был не по-весеннему холодный, и дорога блестела в свете фар и отражала зарево, пылающее за шлагбаумом, и капли дождя на капоте дрожали и переливались, и маячила за водяной завесой черная фигура часового.

- А там что? - спрашивает Игорь. - Там, в городе?

- Люди, - говорит Томас. - Тебе они понравятся. Отовсюду, из разных мест. И ваши земляки - тоже. Кто-то уже там, а кто-то доберется чуть позже. Так что ты увидишь своих знакомых.

- А остальные? Так я и не буду знать, кто человек, а кто нет?

- А зачем тебе?

- Ну... - говорит он, - не знаю.

- Разберешься со временем, - говорит Томас. - Ну что? Пока?

- А мы еще увидимся?

- Надеюсь, да, - говорит Томас. - Мало ли как оно дальше обернется. Да и я рад буду с тобой повидаться, хоть ты и пистолетом в меня тыкал. Давай, поторапливайся. Надоело под дождем болтаться.

Игорь поднял воротник чужой шинели, шагнул прочь, обернулся ко мне.

- Может, - говорит, - все еще обойдется.

Шлагбаум поднялся, пропустил его, опустился. Дождь припустил еще сильнее, он плясал на мокром асфальте, и отражение мерцающего зарева разбивалось на тысячу осколков.

Томас обернулся ко мне.

- Ладно, - говорит, - как знать? Может, действительно все обойдется. Ну что, поехали домой?

И мы поехали домой.