«Досади больна, – думала Кейла. И уже не в первый раз она задала себе вопрос: – Неужели это действительно ад?»

Многие верили в это.

«Мы наказаны».

Но никто не знал, что же они сделали, чтобы заслужить такую кару.

Джедрик откинулась на спинку кресла и посмотрела через свой не имеющий дверей кабинет на звуковой барьер и молочный свет коридора. Какой-то странный Говачин неуклюже проковылял мимо ее кабинета. У него была фигура лягушки, направляющейся по какому-то официальному поручению, в узловатых руках его был зажат пакет, завернутый в коричневую бумагу. Его зеленая кожа блестела, как будто он только что вышел из воды.

Этот Говачин напомнил Кейле о Бахранке, который должен привести Маккая в ее сети, Бахранке, который предложил ей свои услуги, потому что Кейла держала в своих руках вещество, без которого тот уже не мог обходиться. Глупо позволять себе привыкнуть к чему-то, даже к жизни. Когда-нибудь, очень скоро, Бахранк продаст то, что он знает о Кейле шпионам Электора; правда, тогда уже будет слишком поздно, и Электор узнает только то, что она позволит ему узнать, и тогда, когда она это пожелает. Она выбрала Бахранка с той же осторожностью, с какой она пользовалась своим компьютерным терминалом. Эта же осторожность заставила ее подождать появления кого-нибудь такого, как Маккай. Кроме того, Бахранк был Говачином. Известно было, что, взявшись за какое-либо дело, люди-лягушки выполняли данные им приказы исключительно точно. Они обладали врожденной тягой к порядку, но понимали при этом и рамки закона.

Кейла окинула взглядом свой кабинет, и скромная функциональная эффективность этого помещения показалась ей забавной. Кабинет был выражением ее показного образа, который она сконструировала с дотошной тщательностью. Ей было приятно осознавать, что скоро она покинет это место и никогда больше не вернется к нему, как насекомое, сбросившее старую оболочку. Кабинет был четыре шага в ширину и восемь шагов в длину. Двенадцать черных металлических картотечных шкафов стояли, выстроившись в линию у стены слева от Кейлы, как темные часовые, стерегущие ее методичные привычки. Она поменяла коды замков у шкафов и включила устройства, которые уничтожат их содержимое, когда жабы Электора захотят сунуть в них нос. Люди Электора припишут это ее ярости, последнему акту саботажа, совершенному ею из мести. Пройдет еще некоторое время, пока накопившиеся сомнения не заставят их увидеть ситуацию в ином свете и не создадут массу раздражающих вопросов. Даже тогда они могут еще не заподозрить ее участие в исключении пятидесяти человек. В конце концов, сама она тоже была одним из этих пятидесяти.

Эта мысль вызвала в ней на какое-то мгновение расплывчатое чувство потери. Какими всепроникающими были соблазны структур власти на Досади! Какими утонченными! То, что она только что сделала, создало ошибку в компьютерной системе, которая управляла распределением неотравленной пищи в единственном городе планеты Досади. Пища – вот где была настоящая база социальной пирамиды Досади, база твердая и безобразная. Ошибка выкинула ее саму за пределы могущественной ниши этой пирамиды. Она носила личину Кейлы Джедрик-Лиэйтора много лет, достаточно долго, чтобы научиться получать удовольствие от пользования механизмом власти. Потеряв одну ценную фишку в бесконечной игре выживания на Досади, она должна теперь жить и действовать только как Кейла Джедрик-Диктатор. Это был ход «все-или-ничего», решительный шаг игрока, и она чувствовала всю обнаженность такого шага. Но эта игра началась очень давно, в глубине выдуманной истории Досади, когда предки Кейлы распознали сущность этой планеты и начали выведение и тренировку личности, которая совершит такой шаг.

«И я – эта личность, – сказала себе Кейла.