Отвернув крышку, он припал к горлышку, затем протянул флягу мне.

– Господи, – сказал он, пока я пил. – Ширнулся, словил кейф, упал замертво. Вот и вся жизнь. Господи.

– Да, нечто в этом роде, – согласился я, возвращая ему флягу.

– И ведь славная девчонка.

– Да.

– И еще это плацебо. Устроил ей «ломку» при помощи воды, водой же и снял.

– Ты знаешь, как это бывает.

– Да, она просто поверила тебе.

– Вот именно, – ответил я. – Поверила. Я посмотрел на памятки, иллюстрирующие схему обработки порезов и диагностики внематочной беременности. Когда мой взгляд наткнулся на строки, повествующие о нарушениях менструального цикла и пульсирующей боли в правой нижней четверти живота, буквы начали расплываться.

– Джон.

Я не сразу сообразил, что Хэммонд обращается ко мне. Я даже услышал его не сразу. Хотелось спать. Я едва соображал и двигался, как муха в патоке.

– Джон!

– Что? – Мой голос звучал глухо, как в склепе. Я слышал эхо.

– Ты как?

– Нормально.

«Нормально.., нормально.., нормально…» – повторило эхо. Я был как во сне.

– У тебя ужасный вид.

– Все хорошо…

«Хорошо.., хорошо.., хорошо…»

– Джон, не сходи с ума.

– Я не схожу, – ответил я и смежил тяжелые веки; они тотчас слиплись. – Я радуюсь.

– Радуешься?

– Что?

– Ты радуешься?

– Нет, – ответил я. Хэммонд нес какую‑то околесицу. Голос его звучал истошно и пискливо, как у младенца. – Нет, – повторил я. – Не схожу я с ума.

– Джон…

– Перестань называть меня Джоном.

– Но это твое имя, – напомнил мне Нортон. Он встал. Наблюдая его замедленные, как у лунатика, движения, я почувствовал дикую усталость. Хэммонд сунул руку в карман, достал фонарик и осветил мое лицо. Я отвернулся. Яркий луч резанул глаза. Правый даже заболел.

– Посмотри на меня! – Голос прозвучал громко и властно. Так злобно и раздраженно обычно орут сержанты на плацу.

– Отстань, – сказал я.

Чьи‑то сильные пальцы. Крепко держат голову. Свет бьет в глаза.

– Кончай, Нортон.

– Не шевелись, Джон.

– Кончай. – Я закрыл глаза. Ну и усталость. Какая же усталость. Вот бы уснуть и не просыпаться миллион лет. И видеть дивный сон про прибой и песчаный пляж, про медленные волны и их мягкий протяжный шелест. Как они накатывают, унося прочь всю грязь.

– Все в порядке, Нортон. Я просто…

– Не шевелись, Джон.

«Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон».

– Ради бога, Нортон…

– Замолчи.

«Замолчи. Замолчи. Замолчи».

Он достал свой резиновый молоточек и принялся постукивать меня по коленям. Мои ноги задергались, и я почувствовал раздражение, мне сделалось щекотно. Хотелось спать. Крепко‑крепко спать.

– Нортон, сукин ты сын…

– Замолчи. Ты не лучше любого из них.

«Любого из них. Любого из них. Любого из них».

Любого из кого? Интересный вопрос. Сон медленно наползал на сознание. Какие‑то гибкие, будто резиновые пальцы коснулись век, заставили их сомкнуться…

– Я устал.

– Знаю. Вижу.

– Зато я.