Брат Джей Ди, Питер, был терапевтом и практиковал неподалеку от Общественного парка. Модный врач, весьма изысканный джентльмен и, вероятно, неплохой знаток своего дела. Впрочем, это лишь мое предположение.

У Джей Ди есть сын, брат Карен, который учится в медицинской школе Гарварда. Год назад ходили слухи, что парня вот‑вот отчислят, но потом все наладилось.

В каком‑нибудь другом городе и в другие времена такая приверженность юноши семейным традициям могла бы показаться странной, но только не в Бостоне. В семьях здешних состоятельных старожилов уже давно бытует убеждение, что на свете есть лишь два достойных внимания поприща – медицина и право. Ну, разве что еще преподавательская деятельность. Тоже весьма почетное занятие, если, конечно, вы – профессор Гарварда.

Но Рэнделлов не интересовали ни преподавание, ни правоведение. Они были врачами, и каждый Рэнделл считал своим долгом получить медицинский диплом и поступить стажером в Мемориалку. И в медицинской школе, и в больнице Рэнделлам прежде делали поблажки, и начальство смотрело на их низкие оценки сквозь пальцы. Но с годами семейство полностью отработало этот аванс доверия. Попасть на лечение к одному из Рэнделлов считалось большой удачей.

Вот, собственно, и все, что я знал об их клане. Они были богаты, принадлежали епископальной церкви, славились своим рьяным местечковым патриотизмом и пользовались всеобщим уважением и огромным влиянием.

Что ж, теперь мне предстоит узнать о них побольше.

***

За три квартала от больницы я проехал через Поле брани на углу Массачусетс‑и Коламбус‑авеню. По вечерам эти места кишат шлюхами, сводниками, наркоманами и торговцами зельем. А Полем брани этот квартал назвали, потому что отсюда в Городскую привозят огромное количество людей с ножевыми и огнестрельными ранениями, вот и создается впечатление, что здесь идет междоусобная война.

Бостонская Городская больница – это исполинское нагромождение корпусов, которое занимают целых три квартала. В ней 1350 коек, занятых главным образом алкоголиками и иными отбросами общества. Почтенные врачи называют эту больницу бостонской клоакой, но на самом деле здесь очень хорошо учат и стажируют интернов. В Городской лежат такие пациенты, каких не найдешь ни в одной дорогой больнице. Взять, к примеру, цингу. В современной Америке этот недуг большая редкость. Чтобы цинга развилась, надо пять месяцев питаться как попало и не есть фруктов. Но такого почти не бывает, и в большинстве наших больниц случаи цинги встречаются не чаще чем раз в три года. А вот в бостонской Городской – шесть раз в год, преимущественно весной, в так называемый «цинготный сезон».

Так же обстоят дела с чахоткой, третичным сифилисом, огнестрельными и ножевыми ранениями, увечьями, членовредительством и истощением. Со всеми этими напастями врачи Городской сталкиваются гораздо чаще, чем персонал любой другой бостонской больницы. И, как правило, недуг бывает более запущенным.

***

Планировка Городской больницы напоминает лабиринт, сооруженный безумцем. Десять ее корпусов соединены бесчисленными наземными и подземными переходами, на всех углах висят громадные зеленые указатели, но проку от них мало, и заблудиться тут – пара пустяков.

Торопливо шагая по коридору от здания к зданию, я вспоминал, как мучился тут в бытность мою стажером. В памяти оживали давно забытые мелочи – запахи дешевого стирального порошка, которым пользовались только здесь; бумажные мешки возле каждого рукомойника, один – для салфеток, другой – для резиновых перчаток, которые надевали перед обследованием прямой кишки. В целях экономии использованные перчатки не выбрасывали, а тщательно мыли и опять пускали в дело. Маленькие пластмассовые ярлычки с именами и черной, синей или красной каймой, в зависимости от должности владельца.