– Ну и что?

– Я хочу сказать, что вполне нормальные желания и устремления могут принимать любые формы, в том числе и незаконные. И каждый должен найти свой способ разрешения трудностей.

– А при чем тут Карен? – спросил я.

– А вот при чем. Вы когда‑нибудь задумывались о том, почему она была так близка с матерью и так далека от отца? Почему после кончины матери избрала столь необычную линию поведения? Беспорядочная половая жизнь, дурман, самоуничижение. Даже дружба с любовницей отца.

Я откинулся в кресле.

Фриц опять ударился в риторику:

– Девушка переживала потрясения определенного толка, определенным образом реагировала на них, то защищаясь, то, наоборот, нападая. Так она отзывалась на происходящее с ее родителями, на те события, о которых знала. Иначе она не могла. В каком‑то смысле Карен пыталась упорядочить свою жизнь.

– Тоже мне, порядок, – буркнул я.

– Да, верно, – согласился Фриц. – Мерзкий, грязный, извращенный, но – порядок. Вероятно, она просто не могла создать какой‑то другой.

– Хотелось бы мне поговорить с этой Сайн, – сказал я.

– Невозможно. Полгода назад она вернулась в Хельсинки. И Карен превратилась в неприкаянную душу. Ни друзей, ни поддержки. Во всяком случае, так ей представлялось.

– Ну а Бабблз и Анджела Хардинг?

Фриц смерил меня долгим взглядом:

– Вы о чем это?

– Разве они не могли поддержать ее?

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих? – желчно проговорил Фриц.

6

Громила Томсон был знаменитым борцом пятидесятых годов и обладателем весьма примечательной плоской головы, похожей на лопату, которой он и припечатывал своих соперников к ковру, нередко ломая им ребра. Несколько лет это забавляло невзыскательную публику и приносило доход, которого хватило на приобретение бара. Теперь тут собирались молодые врачи, юристы, служащие. Заправлял заведением сам Томсон, причем весьма толково, с успехом доказывая, что мыслительная деятельность никак не зависит от формы черепной коробки. Разумеется, у него были свои заморочки (например, вы могли войти в бар, только тщательно вытерев башмаки о кусок борцовского ковра у двери. А на стенах висели бесчисленные фотопортреты хозяина), но в общем и целом заведение было очень даже ничего.

Когда я вошел, в зале сидел только один посетитель, крепкий щеголеватый негр. Устроившись в дальнем конце стойки, он разглядывал бокал мартини. Я сел и заказал порцию шотландского виски. Томсон самолично управлялся за стойкой, рукава его рубахи были закатаны, обнажая мощные волосатые ручищи.

– Вы знаете парня по имени Джордж Уилсон? – спросил я.

– Конечно, – с кривой усмешкой отозвался Томсон.

– Скажете мне, когда он придет?

Громила кивнул на негра:

– Он уже пришел.

Негр поднял голову и улыбнулся мне добродушной, немного растерянной улыбкой. Я подошел и пожал ему руку.

– Извините, – сказал я. – Джон Берри.

– Ничего страшного, – ответил негр. – Я и сам не привык встречаться в барах.

Уилсону не было еще и тридцати лет. Вдоль его шеи от правого уха тянулся светлый шрам, исчезавший под воротником сорочки.