Утром за завтраком возле кострища он заметил на небе редкие облачка, впервые появившиеся за последние пару месяцев. «Дурной знак, — подумал Николай. — Через два-три дня их станет гораздо больше, потом небо полностью затянет, и польют обильные тропические дожди. Не выживем мы на этом острове. Как пить дать, не выживем…»
— …Мы с Витькой едва стояли на ногах. Я думал, он шутит насчет поездки, но ошибался. «Поехали, — говорит, — в Хельсинки есть Сенатская площадь, как две капли воды похожая на нашу Дворцовую». А мне и питерская площадь была по барабану, не говоря уж о финской.
— Неужели согласился? — прыснул смешком Равиль.
— Представьте, да. Не знаю, что на меня нашло, но согласился. Оделись, выпили крепкого кофе, кое-как выбрались на шоссе, где нас подобрал огромный рефрижератор, и поехали в сторону заката.
Прервав свои размышления, Николай поинтересовался:
— Водитель-то хоть был трезвый?
— Да, с ним был полный порядок. Увидев нас в таком непотребном виде, он долго ржал, потом угостил крепким чаем.
— И что же?
— Как ехали до границы, честно говоря, не помню. За пяток километров до таможни и погранцов остановились. Меня засунули в холодильник меж каких-то ящиков, предварительно завернув в имевшиеся у водилы тряпки и влив внутрь весь оставшийся у нас алкоголь.
— И тебя при проверке не заметили?!
— Понятия не имею — я вырубился и проспал мертвецким сном до пункта назначения. Потом Витька меня разбудил, и мы полдня болтались по Хельсинки с дикой головной болью. Помню каких-то людей, говорящих на странном языке, словно в горле у каждого застряло по огромной рыбьей кости. Помню Сенатскую площадь, которая совершенно не похожа на Дворцовую, и еще более мерзкую погоду, чем в Питере.
— Неужели и обратно трясся в холодильнике? — поинтересовался Карбанов, осуждающе качая головой.
— Ну а как же?! Если уж получать «удовольствие», то по полной! Три часа в жутком холоде и адском алкогольном угаре. Затем счастливая встреча с Родиной, сутки коньячной терапии, две недели с воспалением легких и проблема с гарнизонными врачами при прохождении очередной медкомиссии — вот полный перечень «позитива» от моего вторичного посещения Питера. А, нет, забыл еще одну «плюшку» — так сказать, премиальную.
— Какую?
— Три года я потом кричал во сне, когда мне снилась северная столица.
— Да, не самые лучшие у тебя воспоминания об этом замечательном городе, — посмеиваясь, встал с лежанки командир.
— Это далеко не все. При желании весь мой негатив можно опубликовать — получился бы увесистый трехтомник.
Выглянув в оконце, Николай навскидку определил по солнцу время и предложил:
— Ну что, парни, не пора ли нам размяться?
— За хворостом? — подскочил бортовой техник.
— Да. Пошли, прогуляемся. Заодно дослушаем рассказ Михаила…
Яковлев с Конопко вернулись со склада к кострищу как раз в тот момент, когда Власов закончил сеанс связи с Алексом и вернул гарнитуру Стрельцову. Вскоре подошел и Лисин, так как следить за вертолетчиками больше не требовалось — те вышли из блиндажа.
— Мы за хворостом, — обронил Карбанов.
— Давайте, — кивнул Власов. — И будем готовить ужин…
Севший рядом Георгий Лисин догадался о том, что после связи с боссом у командира появилась свежая информация.
— Чем обрадуешь, Серега? — тихо справился он.
Дождавшись, когда авиаторы исчезнут в зарослях, тот негромко объявил:
— Точка эвакуации определена — это заброшенная деревня Сапа в десяти километрах к северу. |