— Интересное предложение, — вымолвила Шай, пуская в ход свою самую искреннюю улыбку из тех, что граничат с откровенной ложью.

Фрава широко улыбнулась в ответ.

— Оставляю тебя подумать, — сказала она, открывая дверь и хлопнув в ладоши, давая стражникам знак войти.

Шай опустилась в кресло, шокированная. Не из-за предложения — который день она ожидала нечто подобное, а из-за того, что только сейчас поняла стоящие за этим обстоятельства. Предложение о контрабанде, разумеется, было ложью.

Возможно Фрава смогла бы провернуть такое, но не станет. Даже если она уже не планировала убить Шай, то за этим предложением явно крылось нечто подобное.

Все намного сложнее. Намного. Она думает, будто поместила в мою голову идею об управлении императором, и не сможет положиться на мое воссоздание, ведь будет ждать, что я построю свою лазейку, которая даст мне, а не ей, полный контроль над Ашраваном.

Из этого можно было заключить, что у Фравы есть наготове еще один Воссоздатель. У него, возможно, не было таланта или смелости, чтобы попытаться воссоздать чужую душу самому, но он, определенно, мог тщательно изучить записи Шай и найти любые сделанные той лазейки. Этот Воссоздатель пользовался большим доверием и мог переписать ее работу таким образом, чтобы контроль осуществляла Фрава. Они даже могли закончить работу Шай, если та достаточно продвинется в своем деле.

А ведь она намеревалась использовать все сто дней, чтобы спланировать побег, но теперь ясно — неожиданное покушение на нее может произойти в любой момент. И чем ближе к завершению проекта, тем большей становилась вероятность.

День тридцатый

— Что-то новенькое, — произнес Гаотона, осматривая витраж.

Это была особенно вдохновенная работа Шай. Попытки воссоздать окно в лучшем обличии проваливались одна за другой, и каждый раз, почти через пять минут, оно вновь превращалось в разбитое, со щелями по краям.

Тогда Шай нашла кусочек цветного стекла, одной стороной застрявший в раме, и поняла, что это окно когда-то было витражом, как многие другие во дворце. Его разбили, стекла рассыпались, а рама погнулась, из-за чего появились щели, пропускающие холодный ветер.

Менять окно, как и следовало, никто не стал. Просто установили обычное стекло, так и оставив раму — всю в трещинах. Шай восстановила окно, приложив печать к правому нижнему углу, и теперь его прошлое было несколько другое: будто кто-то хозяйственный вовремя обнаружил проблему и занялся ею. После такой истории печать сразу же схватилась. Теперь, даже несмотря на столь долгий срок, окно снова воспринимало себя красивым.

А может быть, она просто замечталась.

— Вы мне сказали, что приведете сегодня испытуемого для проверки моей работы, — сказала Шай, сдувая пыль с новенькой печати, которую только что вырезала.

С обратной стороны — неотгравированной — она нанесла несколько резных линий — завершающие штрихи, которые всегда делались по окончании работы. Они говорили о том, что печать готова, и резьбы больше не будет. Шай любила делать их в виде географических очертаний своей родины, МайПон.

Штамп готов, штрихи сделаны, и Шай держала его над пламенем свечи. Такова была особенность камня души: он твердел при нагревании, отчего переставал крошиться. Хотя в этом случае нагревать камень уже было не нужно: последние штрихи и без того завершили дело. В принципе, Шай могла работать с чем угодно, лишь бы резьба шла четко, просто камень души ценили как раз за способность твердеть в огне.

Свеча коптила, и Шай покрывала печать сажей с обеих сторон. Когда все было готово, она сильно подула. Сажа слетела, и под ней остался красивый мрамор, отливающий красно-серым оттенком.

— Я привел, как и обещал, — Гаотона подошел к двери, где стоял капитан Зу.