— Небольшая часть его души… — пробормотал про себя Гаотона, отдавая Шай печать. — Я правильно понимаю, что эти штампы ты не будешь использовать в итоге? Они только для сегодняшней проверки?

— Да. Однако те элементы, которые заработают сейчас, войдут в конечное изделие. Представьте, будто каждая печать — буква, из которых позже я сложу связную историю личности человека. К сожалению, даже если за дело берется Воссоздатель, возникнут некоторые расхождения с прошлой личностью. Поэтому советую вам распространять слухи о ранении императора: сильный удар по голове вполне может объяснить такие различия.

— Уже ходят слухи о его смерти, — произнес Гаотона, — они распространяются «Триумфом».

— Ну так скажите вместо этого, что он был ранен.

— Но…

Шай подняла печать.

— Даже если я совершу невозможное — а это, напоминаю, бывает в очень редких случаях, память Воссозданного не будет восстановлена полностью. Она может содержать лишь то, что я смогла прочесть или о чем догадалась. У Ашравана могли быть частные беседы, о которых Воссоздатель не в силах разузнать. Я могу наделить его всеми необходимыми качествами — это у меня получается особенно хорошо, но личность все равно будет подделкой: рано или поздно провалы в его памяти обнаружат. Распространяйте слухи, Гаотона, они очень пригодятся.

Кивнув, он закатал рукав и подставил руку. Она подняла печать Гаотона вздохнул, прищурил глаза, и кивнул еще раз.

Шай вдавила штамп, и, как всегда, имея дело с кожей, ей показалось, что она продавливает нечто твердое, словно его рука была каменной.

Печать слегка увязла. При использовании на человеке у того возникают странные ощущения. Шай повернула штамп и вытащила его, оставив красный след на коже Гаотоны, после чего достала карманные часы и продолжила наблюдать за пульсирующей рукой.

Как и всегда, когда клеймо ставили на живое, метка выпустила струйки красного дыма. Душа сопротивлялась изменениям, однако след не исчез. Шай выдохнула. Это добрый знак.

Интересно… Если поставить такую печать на императора, как поведет себя его душа? Станет ли отторгать? А может, наоборот, обрадуется привнесенным Шай изменениям потому, что они излечат ее раны. Почти как то окно, которое хотело вернуть былую красоту.

Гаотона открыл глаза.

— Это… работает?

— Подействует через некоторое время, — ответила Шай.

— Я не чувствую никакой разницы.

— Все правильно. Также и император: если он будет ощущать печать, то заметит неладное. А теперь давайте так: отвечайте быстро и не задумываясь, первое, что придет в голову. Ваш любимый цвет?

— Зеленый, — тут же ответил он.

— Почему?

— Потому что… — он задумался, склонив голову набок, — просто потому, что он мне нравится.

— А как насчет твоего брата?

— Я его почти не помню, — ответил Гаотона. — Он умер, когда я был еще совсем маленький.

— Это хорошо, — бросила Шай, — император из него получился бы никудышный. Если бы его выбрали…

Гаотона поднялся.

— Даже не смей, слышишь, не смей говорить о нем так! Да я тебя… — он напрягся, глядя на Зу, который взволнованно потянулся за мечом.