XVII

На третий день открылся берег, переплыл Христо море.

Рассыпался по красному берегу белый город. Будто копья воткнуты, торчат острые минареты. Как хлеба горбушки, поднялись средь домов турецкие мечети. А вон в порту паутиной стоят мачты. Туда и направил фелюгу Христо. Прямо в Трапезунд угодил грек.

Бре! Может это быть, чтоб заплутал грек в море?

- Ай, фелюга! - говорят в порту, - сама как змея, паруса как облако.

Толпится народ на пристани. Христо бросил канат, десять человек ловить кинулись. И скоро все узнали, что приехал грек с того берега, один с черной собакой.

Пошел Христо в город: бегает, суетится народ, ослы орут неистово, все кричат, суются, топчутся, как будто круглый день пожар в городе. Все греки шумливый народ.

Одни турки в тени сидят. Кто кальяном дымит, а кто и соломку сосет ждут судьбу.

Пробился Христо на базар и стал торговать шелковые платки - большие, вышитые, с золотом, с кисточками. Торговался, охрип. Вороха накупил Христо. Наложил четыре бочки, забил наглухо и покатил на фелюгу.

"Провезу, - думает Христо, - тайком провезу. И продадут верные люди".

Не ждал Христо, сорвался ночью и побежал парусом домой. На пятую ночь прокрался к берегу. Тихая ночь стояла на море. Черная вода дышит - издалека идет усталая зыбь, с того берега.

Свистнул Христо тихонько пять раз и подползла к нему шлюпка. Черные греки-дангалаки сидят. Чернее ночи. Перекатил им Христо четыре бочки, а они ему от себя рыбы насыпали полфелюги. Как серебра налили камсы-азовки.

- Ну, - говорит Христо, - завтра деньги приготовьте, разбойники.

- Хоть нынче ночью, господин, - шепчут дангалаки. - Верный твой товар.

- А кинжал мой вернее, - и вынул свой турецкий кинжал.

И вот горит мутным светом в темной ночи кинжал, змеится по воде серебряный блеск. Христо чуть его из рук не выпустил.

- Айя, метера! - говорят дангалаки. - На сейчас тебе деньги, - и стали разматывать пояса.

"Святое мое дело! - думает Христо. - Некого мне бояться, некого мне бояться", - и пошел к красному маяку.

XVIII

Фира сидит на фелюге, торгует камсой, глупая баба.

- Не дорожись, - говорит Христо, - дорвалась дура до рыбы.

Хорош ветерок, дует прямо в море. И вот уже вечер ползет на землю.

Можно ли греку - а, диаволос! - терпеть бабьи штуки?

"Слетаю еще, еще слетаю, - думает Христо. - Весь Трапезунд, всю Турцию привезу домой; со всех мечетей ковры сорву; набью денег полный дом и все куплю! Весь Крым, с Балаклавой и с Севастополем!"

- Скорей ты, баба, давай остатки даром!

И вот белая борода на пристани. Стоит старик и красными глазками хлопает. Стоит старый дьявол, что-то шепчет здоровому хохлу на ухо. Что-то вертит в костлявых пальцах. И показалось Христо, что щурится еврей на камсу, на фелюгу одним глазом.

"Не даст он мне жизни! - думает Христо. - Стал мне старый черт на дороге".

Что, грек не знает, как тарарам сделать?

- Что?! - орет Христо, - что ты говоришь?

А еврей не смотрит - шепчет хохлу в ухо.

- Что тебе, собачья душа, надо? - и зашагал Христо по доске на берег.

"Пхну в воду старого черта, - думает Христо, - за него ответа не будет. Его ветром валит". И тискается Христо к еврею.

А старик держит в руке перстень, тычет на него хохлу пальцем. Горит как кровь на перстне красный камень.

- Ты что? - наступает на старика Христо: узнал Христо турецкий перстень.

- Колечко человек торгует, - шепчет еврей, пятится.

Толкнул его Христо, как бумажный опрокинулся старик, а кольцо упало в море. Бросились люди подымать старика.

- Что ты, сдурел? - кричат греку.

А Христо на фелюгу, тискается меж людей.

- Зачем не зарыл могилы? Бросил там руку! На мертвой руке это кольцо блестело!

- А, проклятое племя! Семя Иудино! - бормочет Христо.