– Не спрашивай, Саманта, – сказал я ей.

– Не спрашивать?

– Нет, если ты мне друг.

Она с обиженным видом всматривалась в мое лицо, думая, не шучу ли я. Но я не шутил, и она с досадой сказала:

– Тогда не буду спрашивать.

– Послушай, – добавил я уже мягче, – Моррисон порядком на меня давит, чтобы я неким мистическим способом заставил Президента прозреть. Я провел с ним день в Вашингтоне, но он только напился в поезде и говорил под конец нечто странное.

– Ты не имел возможности сказать ему, что Моррисон планирует насильно отправить его на покой? – спросила она.

– Не совсем.

– Тебе надо пробиться через миссис Марш, – заметила она задумчиво.

– Я боялся, что ты скажешь это.

К Президенту можно было попасть только по одной дороге, через миссис Марш, его широкобедрую секретаршу с двадцатипятилетним стажем. Влиятельные и известные люди вопреки своему имиджу часто бывают почти патологически беспомощными. Жизнью Президента управляла миссис Марш. Никто не мог вспомнить ее имя. У нее были две собственные секретарши, исполнительные и некрасивые (чтобы не отвлекали Президента). Они занимались почти всей работой Президента в Корпорации, тогда как миссис Марш в одиночку вела его личные дела. Она любила Президента глубокой и безусловной секретарской любовью, которую, конечно, никогда не демонстрировала. Благодаря этой любви она прощала все его причуды и слабости – и в этом она отличалась от его жены и детей, да и от всех остальных, за исключением его покойной матери. Я слышал, что только миссис Марш имела доступ к счету, с которого он оплачивал своих любовниц (и, наверное, упражнения в клубе, куда он меня водил), и что он поручал миссис Марш самой решать, какие суммы им следует получить. Было известно, что некая статистка, которой тридцать лет назад удалось соблазнить Президента, сейчас жила почти в нищете и получала ежемесячное пособие из личного фонда Президента, нарушая тем самым федеральный закон, регулирующий деятельность некоммерческих организаций. Преданность миссис Марш была нерушима, а за ее сдержанностью скрывались безжалостность, с которой она защищала Президента.

– И потом, – добавила Саманта, – Моррисон не стал бы поручать тебе это, если бы не считал, что у тебя это получится.

– Я чертовски разозлился, когда он мне это поручил. Весь план совместной работы был моим.

– Знаю.

– Это Билз предложил такое Моррисону, – решился сказать я, видя, что дверь закрыта. – Он хочет, чтобы меня среди переговорщиков не было. И меня среди них нет.

– Мне кажется, тут ты дал волю паранойе, Джек, – возразила Саманта. – Правда. Моррисон просто пытается прикинуть, как лучше использовать людей. Он знает, что ты любишь хорошую драчку и умеешь импровизировать при разговоре с людьми. По‑моему, он решил, что ты начнешь обсуждать с Президентом весь план и склонишь его на нашу сторону. Ему приходится так действовать, потому что сам он с Президентом не ладит и потому что члены совета директоров капризничают. Ему нельзя действовать через совет: они могут понять, в чем дело, и встать на защиту Президента.

– Билз...

– Не беспокойся о том, что движет другими, Джек, – ответила она. – Просто делай, что говорит Моррисон, и добейся результатов. Вот мой совет. Пошли. Тебе надо повидаться с миссис Марш.

И я потащился по длинному коридору в северо‑восточное крыло, где находились помещения Президента. Говорили, что, когда в 1974 году проектировали наше здание, он выбрал это крыло потому, что из окон открывался вид на шесть тридцатифутовых китайских магнолий, которые росли в саду его пентхауса в пятнадцати кварталах от нас. А чем тогда занимался я? Следил за результатами Майка Шмидта и думал, не отпустить ли бороду.