Арафель приходила не каждый день и даже не каждый месяц. Иногда она была занята другими делами, но в эти дни она часто вспоминала людей и много пела, и была счастлива.

Но время у смертных тянется долго, и однажды, когда ее не было несколько месяцев, девочка села на своего пони и направилась в лес искать ее вдоль поросших ивами берегов Керберна.

Лесной сумрак становился все гуще, и это место не годилось для ребенка. Толстенький пони знал это и, сбросив ее со спины, в ужасе убежал прочь. А Бранвин стряхнула с рук мокрые листья и, сжав губы, не позволяла им дрожать, ибо то, что испугало пони, кряхтело и шепталось в соседнем кусте.

Много незваных пришельцев хлынуло в Элвуд тем вечером – зазвенели рога и человеческие голоса, и нашли бедного пони с переломанной шеей. И Эвальд заехал глубже всех, движимый отчаянием и отцовской любовью… и группа под предводительством Скаги зашла так далеко, как можно было зайти, только стыдясь Эвальда и боясь гнева Скаги.

И Арафель пустилась на поиски, услышав крики и увидев вторжение. Она нашла девочку сжавшейся, как испуганная ланка, в дупле старого и ненадежного дерева, она вытерла ей слезы и разогнала мрак с прогалины.

– Ты пришла за мной? – спросила Арафель, и сердце ее потеплело от того, что наконец после стольких лет люди начали подавать какую‑то надежду. – Пойдем, – сказала она Бранвин, желая взять ее туда, где детство длится долго, а жизнь еще дольше. Но девочку пугали иные виденья.

И вдруг издали зазвенел голос отца, и выбор был предрешен – она откликнулась и бросилась к нему.

Арафель скользнула прочь и долго оставалась там. Может, ее мучил стыд за намерение украсть. И боль… наверно, более всего. И много миновало лет и праздников костров, и смертный Элд дичал, и Смерть своевольничала, пользуясь ее отсутствием.

Но когда сердце ее исцелилось, она снова вернулась. Она надеялась встретить девочку как всегда на окраине леса, но не нашла ее там… «Наверное, в такой яркий летний день Бранвин будет играть на склоне холма», – подумала Арафель; и неугомонная, она подошла к самым стенам Кер Велла, обшитым горьким железом.

Там она и нашла Бранвин – на вершине башни, в закрытой нише, куда не мог проникнуть ветер.

Облик девочки изменился. Она стала молодой женщиной, облаченной во взрослое платье, которая с тревогой смотрела на нее и не могла вспомнить, забыв о своих детских мечтах. Бранвин кормила здесь птиц, но рука ее замерла, полная крошек, а в глазах застыло изумление, ибо она не понимала, откуда взялась здесь ее гостья, и лишь видела, что она тут, – так на Арафель смотрело большинство смертных, если они вообще замечали ее.

– Ты помнишь меня? – спросила Арафель, огорченная увиденными ею переменами.

– Нет, – сказала Бранвин, наморщив нос и закинув голову, чтобы с ног до головы осмотреть свою гостью. – Ты бедна.

– Да, некоторым я кажусь такою.

– Ты просила милостыню у меня на дороге? Тебе не следовало приходить сюда.

– Нет, – терпеливо ответила Арафель. – Возможно, когда‑то я казалась тебе другой.

– У наших ворот?

– Никогда. Я подарила тебе цветок.

Синие глаза моргнули, но память не возвращалась к ней.

– Я нашла тебя в лесу. Я показывала тебе волшебство, и мы плели с тобой венки из маргариток.

– Неправда, – выдохнула Бранвин, сложив чашечкой ладони с крошками. – Я перестала верить в тебя.

– Так легко? – спросила Арафель.

– Мой пони умер.

То была ненависть. Она ранила. И Арафель застыла в изумлении.

– Мой отец и Скага привезли меня домой. И больше я никогда туда не ходила.