Но мне бы хотелось, чтобы вы побыли здесь со мной еще хоть немного.
— Польщена вашим приглашением, — ответила Трина, — но думаю, что вы просто хотите, чтобы кто-то с вами здесь оставался, а не конкретно я.
Маркиз рассмеялся.
— Наверное, я не так красноречив, как был бы француз в данных обстоятельствах, но могу ли я сказать на простом английском языке, что мне хотелось бы поговорить именно с вами. Почему бы вам не присесть?
Он заметил каменную скамью, которую Трина не видела раньше. Она находилась чуть поодаль и была скрыта за двумя стройными кипарисами.
Не возражая, Трина направилась к ней, уверенная в том, что ее мать и герцог не будут беспокоиться, что она так долго не возвращается из парка. Кроме того, если быть честной, ее заинтересовал маркиз. У нее было чувство, что не стоит недооценивать его ум. И как бы глупа и доверчива ни была его мать, маркиз может оказаться совсем другим.
Трина опустилась на скамью, и легкая ткань платья воздушным облаком легла на каменное сиденье. Ее фигурка казалась совсем хрупкой, а открытая шея и плечи матово светились в лунном свете.
Маркиз сел около нее и полуобернулся, глядя ей в лицо.
Трина, чувствовала на себе его пристальный взгляд и гадала, о чем он думает.
— У меня до сих пор такое чувство, — сказал он через какое-то время, — что вы нереальны. Замок, лунный свет, соловьи — это все похоже на сказку. И даже если я утром снова обнаружу их здесь, то вы уж наверняка исчезнете.
— Я все же надеюсь, что остаток ночи буду сладко спать в своей кровати.
— Ну, теперь я знаю точно, что вы англичанка, — с иронией заметил маркиз, — только английская женщина может разрушить всю поэзию прекрасного момента таким практичным замечанием!
— Только истинный англичанин может быть так груб, чтобы указать женщине на ее ошибку! — вспыхнула Трина.
Маркиз рассмеялся и ответил:
— Я всегда удивлялся, как можно обучиться той легкости, с которой французы раздают женщинам направо и налево комплименты. Теперь я понимаю, что это всего лишь вопрос времени, желания и практики.
— Пока француз овладевает этим искусством, — сказала Трина, — англичанин тратит время на игру в крикет или на уроки бокса, чтобы суметь посильнее дать в нос своему сопернику на ринге!
— У меня такое чувство, что вы правы, потому что припоминаю эти шеренги безликих женщин и свои попытки понять, какая от них на этом свете польза.
— Француз уже знает ответ на этот вопрос, когда, родившись, первый раз открывает глаза! — рассмеялась Трина.
— Вы верите всему тому, что говорят французы? — спросил маркиз.
— Конечно, мне бы этого хотелось! Только присущий всем англичанам здравый смысл предупреждает меня, что я не должна верить расточаемым ими комплиментам!
Маркиз снова рассмеялся.
— Я думаю, наши точки зрения могут расходиться по многим вопросам, — сказал он, — но буду надеяться, что вы не уедете до моего возвращения.
— Вы уезжаете?
— Сегодня я приехал сюда только затем, чтобы удостовериться, что моя мать удобно устроилась в замке, — заметил он. — Завтра я уеду в Монте-Карло на неделю или что-то около этого.
— Думаю, что до вашего возвращения еще буду здесь, ваша милость.
— Именно это я и хотел услышать. Трина встала.
— Вам что, может быть, прислать визитку с пожеланиями доброго пути? — не удержалась от колкости Трина.
— Мне кажется, что она окажется очень скучной и прозаичной после волшебства этой ночи, наполненной пением соловьев и, конечно, вашим очарованием!
— Как это лестно и как это по-французски! Трина протянула ему руку, прощаясь. |