), как заведения, ею основанные и пользовавшиеся особенной её заботливостью. В Белёве в память её учреждён вдовий дом, для призрения 24 человек из всех сословий. Пушкин посвятил Елизавете Алексеевне, в 1819 г., стихотворение: «На лире скромной, благородной, земных богов я не хвалил». Симпатичный образ этой скромнейшей из императриц, на чело которой в последние годы её жизни легла печать глубокой грусти, ещё недостаточно очерчен в нашей историографии.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
транный какой то выдался день. С самого утра. Ещё за крупяным завтраком Луиза чувствовала на себе многозначительные, оценивающие взгляды отца и матери, но оба они ловко отворачивались от ответных вопросительных глав девочки.
Впрочем, и к Фридерике в такой же степени относились эти взгляды, но тогда в глубоких синих глазах матери вспыхивал сожалеющий огонь, а в серых тусклых глазах отца она ничего не могла прочитать. Он, как всегда, прятал их буравчики под седыми кустистыми бровями.
Луиза недоумевала: в чём дело, что она или Фридерика натворили, за что может последовать выговор, всегдашнее напоминание о высоком сане и необходимости блюсти строжайший этикет. Слуги безмолвно вносили блюда, старательно разливали овсяную кашу, размазывая её по тарелкам, сдабривая прозрачные ломтики хлеба едва видной плёнкой масла, но ничего особого в их поведении Луиза не увидела. Всё было как всегда, за исключением вот этих вопросительных и оценивающих взглядов отца и матери.
Но ей недолго пришлось недоумевать. Перед самым концом завтрака мать, Амалия Баденская, высокая не старая ещё женщина с кудряшками светлых волос на макушке, в снежно белой утренней блузе и с такой же салфеткой на коленях, промокнув узенькие синеватые губы, бодро сказала:
– Луиза и ты, Фридерика, сегодня у вас не будет занятий. Оденьтесь для дороги. Маркграф , ваш дед Карл, ждёт вас к себе сразу после завтрака.
Тут отец, наследник баденской маркграфской короны, не выдержав многозначительности момента, подмигнул сразу обеим девочкам.
Старшие сёстры близнецы, Каролина и Амалия, сразу обиделись: не к ним было обращено слово матери, не им подмигнул отец, хотя и они уловили эту странную атмосферу в замке. Зато младший брат, Карл, так ничего и не заметил. Он всё ещё рыскал глазами по стерильно чистому столу, надеясь ухватить лишний кусок хлеба с маслом или, в крайнем случае, хоть что то из оставшегося у сестёр. Луиза, сидевшая рядом, незаметно придвинула ему кусочек сыра – она каждый раз делала это, невзирая на замечания матери, Карл рос рыхловатым увальнем, и, несмотря на то что ему минул пятый год, заботы о хлебе насущном были его ежедневными заботами. На этот раз Амалия Баденская сделала вид, что не заметила этого кусочка сыра, и ограничилась единственным замечанием:
– Я велела приготовить вам выходные платья, а поедете вы в дорожных.
И Луиза, и Фридерика внутренне мгновенно расцвели: они любили бывать у деда. В том старинном замке было значительно вольготнее, чем здесь, в Дурлахе, там можно было вдоволь поесть сладкого печенья, не опасаясь выговоров матери, слишком боявшейся полноты принцесс и младшего сына.
Но девочки не позволили себе ни излишней торопливости, ни улыбки радости на лицах. Только на бледных, почти прозрачных щеках Луизы вспыхнул непрошеный румянец, а губы десятилетней Фридерики сжались в нитку, боясь выпустить на свет весёлую улыбку.
Они чинно поклонились матери и отцу, степенно вышли из столовой и лишь тут дали себе волю. Схватившись за руки, они вприпрыжку подскочили к лестнице, ведущей в их спальню, пронеслись через две ступеньки, и словно буря распахнула дверь их комнаты. Только голоса девочек звучали тихо и сдавленно:
– К деду! Салют маркграф! Салют Карл!
Крики могли обратить на себя внимание слуг и сидевших внизу, за столом, родителей, и они лишь покрутились по крохотной комнате, задевая подолами за диваны и кровати, схватившись за руки и бледнея от счастья. |