— Вы, собственно, по какому вопросу?
— Готов поспорить, что, специально для вас подучившись грамматике и особенно лексике, я найду средства вам это объяснить.
Бормоча что-то невнятное, парень переключает меня на Айлюли, и я наконец слышу деловой баритон моей подружки.
— У тебя радостный голосок! — констатирую я в качестве приветствия.
— Мне только что подкинули отличную шутку для моей статьи. Слушай, легавый, я прочитаю: «Десять самых лучших лет жизни женщины находятся между 28 и 30 годами!» Классно, правда?
— А насколько правильно!
— Я тебе опять нужна, чтобы переться к какому-нибудь старому хрычу?
— Нет, хотел попросить Кийе дать мне фотографии дома, отобранные им для рекламы.
— Что ты еще затеваешь?
— Подозреваю, что эти фотографии сделаны довольно давно. А мне хотелось бы знать, как выглядел палисадник у дома до того, как мой бедняга сослуживец имел счастье выиграть этот дворец в вашем проклятом конкурсе.
— Я поняла, дорогой, но попроси его сам! — отвечает Айлюли.
— Кийе нет на месте, а мне ни к чему ставить в известность его коллег, сама понимаешь! Вспомни о своем доблестном директоре, в чьем ведении моя скоропостижная отставка в случае утечки информации! Будь душкой, пойди поройся у него в ящиках, а если найдешь, пришли с каким-нибудь туземцем на острие копья.
— Хорошо, для тебя сделаю. Но в знак благодарности ты должен мне поведать что-нибудь захватывающее для новостей.
— Есть у меня одна потрясающая новость, которую я услышал от Берюрье, специалиста по тонкому юмору. Сейчас, дай вспомнить… А, вот! Он увидел на заборе одно словцо и решил проверить, соответствует ли надпись реалии. Но у него ничего не вышло. Теперь он твердо убежден, что нельзя верить ничему написанному. Ну как, пойдет?
Она фыркает и, по-мужски обложив меня непечатными словами, вешает трубку.
— Матиас, — говорю я, — поезжай на улицу Баллю к господину Аква. Можешь ему впаривать все, что угодно, но доставь его сюда. Не вздумай только упоминать о расследовании, понял? Для верности возьми с собой еще кого-нибудь. Отведешь его потом в маленький кабинет на нашем этаже.
— Хорошо, господин ко…
Он вовремя вспоминает мой приказ и осекается.
— Перед уходом притащи сюда вольтеровское кресло из соседнего бюро. Постараюсь немного отдохнуть. Если сейчас хоть чуть-чуть не посплю, это расследование будет моим последним…
Добряк Матиас устраивает меня по-королевски: ноги накрывает старым пальто из своего кабинета, а под голову подсовывает подушку из комнаты дежурного.
— Хотите, я прикрою ставни, а то солнце бьет по шарам…
— Спасибо, брат. Ты не пропадешь в жизни. Если выкинут из Конторы, ты всегда сможешь устроиться в больницу для дистрофиков — у тебя есть способности!
Все-таки как мы, люди, слабы. Вот ты — такой красивый, молодой, мощный, как Аполлон. Одной рукой рвешь колоду карт из пятидесяти двух листов, кладешь на обе лопатки парня с черным поясом дзюдоиста раньше, чем тот скажет «ой!», но стоит температуре твоего тела подняться лишь на два градуса, и ты становишься тряпкой, старой развалиной, сортирной бумагой!
Я тону в лихорадке. Но тишина, приглушенный свет, горизонтальное положение приносят желаемый результат — мне все-таки лучше. Я не сплю, но будто плыву в глубоком отупении, слыша, как булькает кровь в моих тяжелых висках.
Не прошло и четверти часа, как я улегся, и раздается резкий звонок телефона. Какое это все-таки чудовищное изобретение! Могу поспорить на ваши старые башмаки против ночи с Бриджит Бардо, что именно телефон является причиной смерти в девяноста случаях из ста. |