|
И Абеляр вполне соответствовал критическому настрою школяров, он не относился к числу тех, кто уклоняется от затруднительных вопросов или ссылается в подобных случаях на признанные авторитеты, проявляя разумную осторожность. При нем диспуты перестали быть просто обычными школьными упражнениями. «Они (мои ученики) говорили, что не нуждаются в пустых, бессодержательных разговорах, что возможно поверить лишь в то, что было понято, и что смешно проповедовать другим то, что человек понимает не более тех, к кому он обращается со своими речами». Но какая проблема, какой вопрос мог бы «не поддаться рассмотрению и рассуждениям магистра Пьера»? Ведь Абеляр в глазах учеников был Аристотелем, но Аристотелем заново родившимся, молодым и очень близким им, юношам. В то время в школах воссоздавали некий условный портрет старого перипатетика, к нему там относились с великим почтением; в воображении школяров и наставников Аристотель превратился почти в эпического героя, направлявшего своего блистательного ученика Александра и ведшего того от одной победы к другой. Аристотель, по мнению Абеляра, был почтенным старцем: «Чело его было бледно, волосы редки… Мертвенная бледность свидетельствовала о бессонных ночах… Худоба его рук свидетельствовала о долгом посте и воздержании… под кожей, обтягивавшей кости, совсем не было плоти…»
Сам же Абеляр вовсе не таков. Что-то непохоже, что он много и усердно постится, — его лицо лучится здоровьем и красотой молодости. Ему всего лишь 35 лет или около того, все в нем в высшей степени превосходно: и ученость, словно вдохнутая в него высшей силой, и теперь она переливается через край, и его дарование как в области диалектики и богословия, так и в области преподавания, и живость и острота ума, его красноречие, наконец, его обаяние, ибо он очень хорош собой, он красив, чрезвычайно красив, и это обстоятельство, несомненно, играет особую роль в упрочении его авторитета. «Кто, вопрошаю я, не спешил взглянуть на тебя, когда ты появлялся на людях, и кто не провожал тебя жадным взором, напряженно вытягивая шею, когда ты удалялся? Какая замужняя женщина, какая девушка не томилась по тебе от страсти в твое отсутствие и не воспламенялась страстью при виде тебя?» Кто из женщин не мечтал, чтобы ее ласкала бы эта прекрасная рука, чей указательный палец поднимался, когда господин наставник произносил некий силлогизм и тем подчеркивал его значение? На улицах Сите Абеляр заставлял прохожих оборачиваться ему вслед, ведь слава его давно уже была столь велика, что перешагнула через границы, обозначенные стенами монастыря собора Нотр-Дам. «Был ли кто из королей или из философов, кто мог бы сравниться с вами в славе? Какая страна, какой город, какая деревня не горели желанием видеть вас?» Вместе со славой пришло и благосостояние, настоящее богатство. «Какие бенефиции, то есть прибыль, и какую славу приносили мне мои ученики, о том вам должна была сообщить широкая молва», — пишет Абеляр. Да, он заставлял учеников оплачивать свои лекции и занятия, и это было вполне нормально, но в то время в большинстве своем преподаватели жили довольно бедно, а он зарабатывал денег много, поскольку много было у него учеников. Некоторые из преподавателей, его современников, похоже, терзались угрызениями совести из-за того, что им приходилось обучать молодых людей премудрости за деньги, но подобные угрызения, казалось, не мучили Абеляра. Оплата труда преподавателей всегда представляла собой общественную, социальную проблему, таковой она является и в наши дни, равно как и в эпоху Абеляра. Вопрос этот был неизменно также и вопросом совести, ибо люди всегда вопрошали себя: «До какой степени позволительно продавать сокровища разума, познания в области священной науки?» Но, однако же, всегда вставал вопрос и о том, не правомерно ли, чтобы преподаватель жил за счет своего преподавания, подобно тому, как священнослужитель живет за счет доходов от своей службы у алтаря? Чтобы как-то разрешить сию дилемму, для учителя (школьного) было предусмотрено право получения бенефиция, то есть определенного денежного дохода, позволявшего ему жить. |
