Со своего места Эльвис может видеть пальто со всех сторон: мама стоит к нему спиной, но перёд отражается в зеркале. Зрелище весьма печальное и зловещее. Маме оно тоже не нравится…

— М-да, сегодня я скверно выгляжу, и ничем тут не поможешь, — вздыхает мама.

«Вот именно», — думает Эльвис, но молчит.

Мама набрасывает на шею косынку, говорит, так лучше. Потом примеряет другую косынку, с ней пальто смотрится ещё лучше, говорит она. А вообще-то, может, зря она купила это пальто, говорит мама, может, разумнее было бы купить другое — зелёное, как советовала тётя Гунн-Бритт. А теперь ей, наверное, вечно придётся таскать на себе это пальто, говорит она зеркалу, ей ведь ни в чём не везёт…

Эльвис знает это. Вот, например, с ним маме не повезло, пусть она сейчас молчит об этом, но он столько раз уж слышал, как ей было досадно, что у неё родился он, Эльвис, а не девчонка какая-нибудь. Девчонок ведь куда интереснее наряжать.

Мама вдруг обернулась и спросила, не забыл ли Эльвис зайти в уборную. Эльвис вздрогнул и сполз со стула. Да, то есть нет, не забыл.

— Ты уверен?

Мама потушила свет в прихожей, выключила приёмник. Да, Да, Эльвис уверен, ему не надо в уборную.

— Хорошо! Тогда, значит, мы с тобой готовы!

Эльвис застыл на месте. Солнце светит в окно. Кругом так тихо, покойно. На кухне в своей корзинке спит Сёссан, мамина «ах ты, прелесть, что за собачка».

Сейчас мама поправляет перед зеркалом причёску. Эльвис следит за ней глазами, взгляды их скрещиваются в зеркале.

— Что ж, пойдём? — говорит мама.

Эльвис отводит глаза, оглядывает комнату.

Порог ярко освещён солнцем. На полу словно сверкает золото. В другое время Эльвис сразу развеселился бы от одного вида солнечного отблеска. Золотистый порог — самое лучшее, что есть у них в квартире: когда Эльвис куда-нибудь уезжает и скучает по дому, он всегда первым делом вспоминает солнечный отблеск на полу.

— Что ж, пошли! — повторяет мама.

Она идёт к двери, Эльвис нехотя следует за ней. Теперь уж ничего не поделаешь. Эльвис сдаётся. А ведь обычно с ним не так-то легко совладать. Но на этот раз он дал маху. Теперь остаётся только идти за мамой.

Назад он, должно быть, вернётся совсем другим человеком. Он будет уже школьником. А уже эту породу людей он хорошо знает. Видел он этих школьников. Это совсем особое племя.

Эльвис невольно схватился за старый зонтик, стоящий в прихожей. Но мама быстро отобрала его.

— Зачем тебе зонтик? В солнечную-то погоду?

Мама захлопнула дверь квартиры. Спустя мгновение за ними захлопнулась также входная дверь.

Назад уже нет возврата.

Впереди идёт мама.

Следом за ней бредёт Эльвис.

Чуть погодя мама останавливается и берёт Эльвиса за руку. Только ненадолго… Ведь на ней белые перчатки! А руки у Эльвиса… Да разве можно быть уверенной, что… Конечно, мама велела ему вымыться получше, и, надо думать, руки у него чистые, а всё же… Эльвис — это Эльвис. А белое есть белое. Так что скоро мама опять зашагала впереди одна, а Эльвис до самой школы плёлся следом за новыми пальто и перчатками…

У каждой витрины мама замедляет шаг и любуется своим отражением.

— Кажется, у меня вполне приличный вид! — говорит она. — Уж тебе-то не придётся из-за меня краснеть.

Что такое она говорит?

Эльвис так потрясён словами мамы, что застыл прямо посреди мостовой. Чтобы он стыдился своей мамы? Это же из-за него вечно краснеют родные!..

— Скорее ко мне! Ещё попадёшь под машину! — кричит ему с тротуара мама.

На лице у неё нетерпение. Да уж, должно быть, те слова ему просто послышались…

Вот уже и школа видна.