- Ты знаешь, что такое Дахау, Пауль?
- Один из тех концентрационных лагерей, куда нацисты заключают своих политических противников. По сути - тюрьма под открытым небом.
- Я вижу, давно ты не был в Германии, - ответил Манфред, качая головой. - Официально считается, что эти места - чудесные летние лагеря для строптивых и недисциплинированных детей. Если же прислушаться к тем немногим честным журналистам, которым довелось там побывать, то окажется, что такие местечки вроде Дахау - настоящий ад в миниатюре. Никому еще не удавалось оттуда сбежать.
- Алиса и не сбежит.
Пауль в нескольких штрихах очертил свой план. Это был всего десяток предложений, но когда он закончил, Манфред занервничал еще больше прежнего.
- Куча всего может пойти не так.
- А может и сработать.
- А может взойти зеленая луна.
- Ты хочешь спасти сестру или нет?
Манфред посмотрел на Юлиана, который забрался в повозку и бил мячом о борта.
- Полагаю, что да, - вздохнул он.
- Тогда давай немного отдохнем. Когда проснешься, ты поможешь мне убить Пауля Райнера.
Через несколько минут, увидев, как Манфред с Юлианом растянулись на полу, пытаясь поспать, Пауль вдруг осознал, насколько устал. Но прежде чем заснуть, ему еще нужно было кое-что сделать.
На другом конце сарая на гвозде висело письмо его матери.
Паулю снова пришлось перешагнуть через тело Юргена, и теперь это оказалось более тяжким испытанием. Он смотрел на брата несколько долгих минут - на его запавший глаз, разливающуюся по коже бледность, в то время как кровь скопилась внизу, симметрия тела нарушилась, поскольку нож торчал из живота под косым углом. Несмотря на то, что всю жизнь этот человек причинял ему лишь страдания, Пауль почувствовал к нему глубокую жалость.
"Всё должно было случиться не так", - подумал он, решившись, наконец, пройти через ту сгустившуюся из воздуха стену, которая, казалось, образовалась над трупом.
Очень аккуратно он снял с гвоздя письмо.
Усталость подействовала на его нервы словно целительный бальзам, но его всё равно захватили чувства.
57
"Дорогой сын!
Даже не знаю, с чего и начать. Честно говоря, я уже неоднократно пыталась написать тебе правду, но всякий раз бросала. А в последнее время я всё чаще беру в руки карандаш, чтобы написать тебе, а потом, дождавшись, когда ты уйдешь из дома, сжигаю письмо и выбрасываю в окно пепел. Но всё же я должна попытаться рассказать правду.
Итак, твой отец. Когда ты был маленьким, ты без конца расспрашивал меня о нем. Я всякий раз одергивала тебя или просто молчала, потому что боялась. В то время наша с тобой жизнь полностью зависела от милости фон Шрёдеров, а я была слишком слаба, чтобы пытаться найти что-то взамен. Если бы только... Но нет, не слушай меня. Я столько раз в своей жизни повторяла эту фразу, что уже устала сожалеть о своих ошибках.
Как и тебе в конце концов надоело расспрашивать об отце. В чем-то это повлияло на меня даже больше, чем твое безудержное любопытство в детские годы, ибо я знаю, что ты по-прежнему одержим мыслями о нем. Я знаю, сколько бессонных ночей ты провел, размышляя об этом, и что нет в твоем сердце сильнее желания, чем узнать, что же с ним случилось.
Поэтому я и молчала. Порой мне кажется, что моя голова полна туманам, а иногда я теряю счет времени и сама не понимаю, где нахожусь, и лишь молю Бога, чтобы во время одного из этих провалов памяти случайно не проговориться. Когда же я пребываю в здравом уме, я боюсь лишь одного: что однажды всё раскроется, и ты побежишь сводить счеты с людьми, убившими Ханса.
Да, Пауль, твой отец не погиб при кораблекрушении, как мы тебе сказали, ты ведь и сам догадался об этом незадолго до того, как нас с тобой выгнали из баронского особняка. Тем не менее, он вполне заслуживал именно такой участи. |