Неопрятная фабричная столовая была запущенной и обветшалой. По одну сторону у стены выстроились торговые автоматы, а вдоль другой тянулось битое зеркало. Столики, покрытые обшарпанной клеенкой, стояли как попало, женщины сдвигали их по своему усмотрению и раскрывали пакеты с завтраками, выкладывая банки с газировкой, извлекая сэндвичи из вощеных бумажных свертков. Как всегда, Эми расположилась подальше от треснутого зеркала.

Исабель сидела за тем же столиком, она покачала головой, возмутившись словам Беа Браун в адрес Дотти. Арлин Такер предположила, что, видимо, все дело в гормонах — стоит повнимательнее глянуть на подбородок Беа Браун, и сразу заметишь, что у нее там пробивается борода, и Арлин была твердо убеждена — подобные женщины склонны к отвратительным выходкам. «Вся беда, — заметила Роззи Тангвей, — что за всю жизнь Беа Браун не работала ни дня». А потом разговор перестал быть общим, развалившись на части, голоса перекрывали друг друга. Короткий взрыв смеха сопровождал одну историю, другую слушали, сочувственно цокая языком.

Эми все это страшно нравилось. Все, о чем бы тут ни говорили, вызывало в ней живой интерес — даже рассказ о том, как в сломавшемся холодильнике растаяла, прокисла и жутко завоняла к утру двухкилограммовая порция шоколадного мороженого. Звучание голосов успокаивало, утешало. Эми безмолвно переводила взгляд с одного лица на другое. Нет, никто не запрещал ей участвовать, но то ли из приличия, то ли по нежеланию никто и не пытался вовлечь Эми в разговор. Эми могла ни о чем не думать. Конечно, если бы матери не было рядом, то Эми получала бы еще большее удовольствие, но легкая здешняя суматоха давала им возможность передохнуть друг от друга, несмотря на то что черная линия-тетива, связывающая их, по-прежнему висела в воздухе.

Толстуха Бев стукнула по кнопке автомата с содовой, и он с грохотом выплюнул в поддон банку диетической колы. Бев пришлось сложить свое могучее тело пополам, чтобы достать ее.

— Через три недели Дотти сможет заниматься сексом, — сообщила она.

Черная тетива между Эми и Исабель натянулась.

— Дотти предпочла бы все три месяца, — добавила Бев, открывая банку, — но, пожалуй, Уолли и так уже на взводе. И грызет удила!

Эми поперхнулась.

— А ты ему посоветуй кружок «Умелые руки», — сказал кто-то, и все засмеялись.

Сердце у Эми забилось быстрее, над губой выступили капельки пота.

— После удаления матки становишься холодной, — сказала Арлин Такер, многозначительно покачав головой.

— А я не стала.

— Так тебе же оставили придатки, — снова кивнула Арлин, уж она-то знала, что говорит. — А Дот выскоблили подчистую.

— А моя мама страшно мучается от приливов, — сказал кто-то, и сердцебиение Эми, к счастью, стало утихать, жар отхлынул от лица — озабоченный Уолли был забыт, все стали обсуждать климактерические приливы и затяжные истерики.

Исабель завернула недоеденный сэндвич и убрала в пакет.

— И правда, так тепло, что есть не хочется, — пробормотала она, обращаясь к Толстухе Бев. Эми еще не слышала, чтобы мать упоминала о жаре.

— Господи, хорошо бы! — хохотнула Бев, и ее могучая грудь всколыхнулась. — Но никакая жара не может умерить мой аппетит.

Улыбнувшись, Исабель достала из сумочки помаду. Эми зевнула, внезапно ощутив усталость, настолько сильную, что захотелось положить голову на стол и заснуть.

— Детка, ты меня удивляешь. — Толстуха Бев только что прикурила и разглядывала Эми сквозь облако дыма. Она сняла с губы табачную крошку и внимательно осмотрела, прежде чем сбросить на пол. — С чего это ты вдруг решила так коротко подстричься?

Черная тетива вибрировала, приглушенно жужжа.