|
Тупой, упрямый, свирепый человек и кабинетный генерал… Англичане выбирают именно его. Почему? Да потому – если он и возьмет Петроград, то зальет его кровью, и неминуемо вспыхнет новая революция, и – опять начинай сначала, – что и требовалось доказать… Ллойд-Джордж послал Колчаку предложение утвердить Юденича, и Колчак утвердил и авансировал из золотого запаса… А как они снабжают армию? В Ревель прибыло два парохода – табак, бритвенные приборы, варенье, футбольные мячи, пипифакс, ну, там, френчик, башмаки… А у пулеметов нет запасных частей, у пушек нет замков… Оказывается, пароходы направлялись в Архангельск для английского десанта, но Ллойд-Джордж побожился в палате, что интервенции нет и не будет, и пароходы направил в Ревель, где они сейчас грузятся льном из Пскова и Гдова… Эстонцы всю зиму скупали лен у русских мужиков… А замки от орудий и запасные части сняты, чтобы хорошее оружие нам не попало… Прислали десять тысяч винтовок времен франко-прусской войны, ни один патрон не подходит… На прошлой неделе я говорил с Лианозовым… Тот самый нефтяной магнат, да, да… Он – министр финансов в правительстве Юденича, в так называемом «Политическом совещании».
Хаджет Лаше, смеясь одними глазами, – рот оставался жестким, жестоким, – потащил из заднего кармана штанов бумажник, отыскал газетную вырезку. – Показал мне вот этот образец… (Качая головой, пододвинул подсвечник, надел роговое пенсне.) Образец – как мы боремся с большевистской пропагандой… Воззвание. «Ленины, Апфельбаумы и прочие ненадолго сумели заглушить голос совести и разума русского народа. Легендарный Народный Витязь, освободитель Северо-Западной России, генерал Юденич поднял и лично ведет рати народные на освобождение Белокаменной. Уже раскрывается чуткая душа народа навстречу близкой великой радости. Солнце свободы и обновления всходит над многострадальной Землею Русской. Так хочет Бог. Так повелевает народ. Так приказывает излюбленный Вождь Народный. Пойдем за ним!..»
– Недурно? (Смеясь, снял пенсне, спрятал вырезку.) Лианозов сказал мне буквально (мы с ним друзья еще со школьной скамьи): «Не верю в наши силы, не верю людям, начинаю не верить самому себе… И больше всего не верю англичанам… Генерал Марш в восторге от этого воззвания, он в восторге от Юденича… Мы погибли, если англичане будут продолжать вести двойную игру. Пусть Россия – колония. Пусть – вторая Индия. Имей мужество открыто заявить об этом. Но не разорение…» Вот что мне сказал Лианозов, а он не глупый человек… Особенно тогда меня поразило, даже испугало: он, всегда такой выдержанный, с чрезвычайной нервностью ведет сейчас переговоры, – уж не знаю с кем в Лондоне, – о продаже всех нефтяных земель в Баку. Очень характерно, очень характерно… Манташев взглянул на Чермоева, у того открылся изъян между передними зубами. Помолчали. Огонек свечи, лизнув розетку, затрещал, погас. И тогда стало заметно, что уже светает. Гости поднялись, потягиваясь.
24
Нинет Барбош принесла крепкого кофе в неубранную столовую со следами ночного безобразия, открыла жалюзи. Утро было сырое. Под горой, за деревьями, поднимались ленивые дымки Севра. Неохотно чирикали воробьи. Густая роса лежала на измятой траве, с липовых листьев падали тяжелые капли… Хаджет Лаше, в кавалерийских штанах и в туфлях, стоял у окна. За ночь у него отросла сизая щетина, лицо было помято, но усталости он, казалось, не чувствовал, – раздутые ноздри его с наслаждением втягивали запахи серенького утра, глаза блестели настороженно. Когда Александр Левант, в пижаме и в туфлях, принес сверху портфель и присел у стола, сжав виски («Фу, черт, как трещит голова!»), Хаджет Лаше сказал с оттенком изысканной меланхолии: – Только во Франции может так восхитительно пахнуть утро. |
