В какой миг они отбросили все сомнения, ни один из них не смог бы сказать. Осталось одно желание: раствориться друг в друге. Долг, честь, приличия и все остальное, что сдерживало их, забылись. Они лежали обнаженные, обнимая друг друга, под фреской, изображающей Геркулеса и его жену Деяниру, и праздновали свою любовь, как все мужчины и женщины, которые жили и любили на земле.

Они забыли обо всем, их ничто больше не сдерживало, даже боль потерянной невинности. Только милорд хрипло прошептал:

— Я — животное, так наброситься на вас…

Но Эмма положила ладонь на его губы и сказала:

— Тише, милорд, я хотела этого так же, как и вы.

Даже если это ее единственный миг с ним, она не будет роптать, а пока она хотела чувствовать лишь то, что они разделили, не стыдиться ничего и не винить его.

Вскоре они ненадолго заснули — легким сном, идущим за глубокой страстью. Они проснулись и обнаружили, что все еще держат друг друга в объятиях, но окружающий мир, суетный и любопытный, уже давил на них. Нельзя, чтобы кто-то заметил их одновременное отсутствие, особенно если Бен Блэкберн не так уж сильно перетрусил и рассказал о том, где оставил их наедине. Они не могли быть уверены в его молчании, но все же медлили.

— Я должен оградить вас от клеветы, хотя именно из-за меня вы можете подвергнуться оскорблениям… Скажите, что вы прощаете меня.

— Мне нечего прощать, мой дорогой лорд, ибо я была добровольной соучастницей.

Впоследствии она с некоторым изумлением думала, что мысль, которая должна была бы занимать их обоих, так и не пришла им в голову: мысль о ребенке, возможно зачатом во время их страстного свидания. Как будто они жили в Аркадии, идиллической стране невинных наслаждений, .где не бывало последствий страсти.

— Я думаю, сердце мое, что вы можете называть меня как-нибудь иначе, чем «милорд», учитывая то, что мы только что разделили, — сказал он нежно, обнимая ее и не желая расставаться.

Эмма отрицательно покачала головой.

— Нет, вы всегда будете для меня милордом. Я не могу думать о вас иначе.

Она не хотела называть его Домиником и признавать прошлое, о котором не рассказала до сих пор, а теперь боялась признаться.

Его следующие слова только подтвердили правильность принятого ею решения.

— Я больше всего ценю в вас вашу честность. Из всех женщин, что я знал когда-либо, вы единственная говорите мне правду. И если эта правда требует, чтобы я оставался для вас милордом, пусть так и будет.

Теперь она тем более не могла признаться ему. Не после таких слов. Эмма слишком хорошо знала, что у ее честности есть границы. Что он подумает, если узнает: все в ней, включая и имя, ложь?

Поэтому она ничего не сказала, и милорд, нежно прижимая ее, закрыв глаза, продолжал:

— Я должен признаться, что, как и лорд Байрон, не только сам преследовал женщин в юности, но и женщины преследовали меня. Им было нужно лишь мое имя и титул, который я мог унаследовать. Я никогда не был настолько тщеславен, чтобы считать призом лично себя, хотя, видит Бог, я был самодовольным юношей.

Милорд беспокойно зашевелился, как будто воспоминания причиняли ему боль.

— Я помню одну девушку, по-своему упорно преследовавшую меня. Маленькая, толстая, заикающаяся девушка, почти ребенок, и я, да простит меня Бог, женился бы на ней ради ее богатства. Но по какой-то причине, я никогда не узнаю почему, она отказала мне. К моему глубокому огорчению, поскольку мне казалось, что она любит меня, как это ни удивительно. И я никогда не узнаю, к счастью или нет, поскольку вскоре продался за деньги красавице. Видите, я пытаюсь соответствовать вашей честности, и, если вы презираете меня за это, так тому и быть.