|
Это никуда не годилось — Эмма тотчас остановилась, нагнулась, загораживая собою тропинку, и сделала вид, будто хочет туже зашнуровать свой полусапожок, а их просила не останавливаться — она через полминуты пойдет следом. Они так и сделали; когда же время, нужное, по ее подсчетам, на шнуровку, истекло, ей представился удобный повод задержаться еще немного: к ней подошла, с кувшином в руке, девочка из семьи тех самых бедняков — ей было приказано сходить и принести из Хартфилда крепкого бульона. Пойти рядом с ребенком, расспрашивая его и болтая с ним, было более чем естественно — вернее, было бы естественно, когда бы Эмма не имела при этом задней мысли. Таким образом, другие двое могли по-прежнему спокойно идти на отдалении, не видя надобности дожидаться своей спутницы. И все-таки она невольно догоняла их, потому что девочка шла быстро, а они — довольно медленно, и это было совсем некстати, тем более что оба явно увлечены были разговором. Мистер Элтон с воодушевлением что-то рассказывал, Гарриет с довольным видом внимательно слушала, и Эмма, велев девочке идти вперед, уже подумывала о том, как бы ей снова отстать немного, — но тут оба они разом оглянулись, и ей пришлось догнать их.
Мистер Элтон еще не договорил, еще описывал что-то интересное, и Эмма с чувством легкого разочарования поняла, что он всего лишь посвящает свою прекрасную спутницу в подробности вчерашнего обеда у своего друга Коула, и она как раз подоспела к сырам — стилтону и уилтширу, к маслу, сельдерею, свекле и сладкому. «За этим скоро последовало бы, конечно, нечто более серьезное, — мысленно утешала она себя, — для любящих всякая малость полна значения и всякая малость способна послужить предисловием к тому, что хранится в сердце. Как жаль, что мне удалось лишь ненадолго оставить их вдвоем!» Они мирно шли втроем, покуда впереди не показалась ограда дома, в котором жил викарий; тогда, повинуясь внезапной решимости хотя бы предоставить Гарриет случай побывать внутри, Эмма вновь обнаружила непорядок с сапожком и опять замешкалась, затягивая шнурок. Она проворно оборвала его, выкинула в канаву и, окликнув спутников, призналась, что у нее ничего не получается, а идти так дальше невозможно. — Шнурок оборвался, — сказала она, — не знаю, как теперь дойти до дому. Я оказалась плохой попутчицей, но скажу себе в оправдание, что не всегда со мною столько хлопот. Мистер Элтон, я вынуждена просить позволения зайти к вам в дом и раздобыть у вашей экономки веревочку, тесемку или что-нибудь еще, чтобы ботинок не спадал с ноги. Мистеру Элтону, казалось, ничто не могло доставить большей радости — никто другой не мог бы с такою заботливостью и предупредительностью ввести их в дом и постараться представить им все в наилучшем виде. Комната, куда он привел их, находилась в передней части дома, в ней он проводил большую часть времени; с нею сообщалась другая, задняя, — дверь между ними была открыта, и Эмма прошла туда вместе с экономкой, чтобы там, без помех, воспользоваться ее помощью. Дверь пришлось оставить в том же положении, то есть незакрытой, но она не сомневалась, что мистер Элтон закроет ее. Однако дверь как была приоткрытой, так и осталась, и тогда Эмма принялась занимать экономку несмолкаемым разговором в надежде, что он под шумок изберет для беседы в соседней комнате милый его сердцу предмет. Целых десять минут слышала она лишь звуки собственного голоса. Затягивать далее свое отсутствие было невозможно. Ей оставалось только закончить разговоры и появиться в комнате. Влюбленные стояли рядышком у окна. Зрелище было самое обнадеживающее, и Эмма на мгновение вкусила сладость торжества, полагая, что ее планы увенчались успехом. Но она обманулась; оказывается, он так и не заговорил о главном. Вел себя как нельзя более приветливо и мило, признался Гарриет, что видел, как они идут мимо и умышленно последовал за ними; отпускал любезности и галантные намеки, но не сказал ничего серьезного. |
