|
Еще одна деталь начинала утомлять Жанин — наморщенный лоб Уолта, когда что-либо напрягало его интеллект. А напрягало многое, не отрицала Жанин, так что она успела хорошо изучить это самое неприятное для нее выражение на его лице. Вот и сейчас с той же миной Уолт, зажав карты в руке, разглядывал своего противника, будто надеялся прочесть на широком лбу Хораса или на безобразной кисте ответ на поставленную перед ним задачу. В такие моменты его собственный лоб складывался в гармошку, глаза были сощурены и казалось, что Уолт Комо пытается сообразить не почему его противник опять выигрывает, но как он его обжуливает. Уж не за эту ли хитроватость и подозрительность он получил свое прозвище, задавалась вопросом Жанин. И каждый раз ей хотелось отвести его в сторонку и объяснить доходчиво, как его обжуливают. «Он умнее тебя, Уолт, — сказала бы она ему. — Он обжуливает тебя, запоминая карты, с которых ты пошел и какие он сам выложил. Поэтому он знает, что осталось в колоде. Он следит за тем, что ты делаешь, и смекает, к чему это ведет. Никакой чертовой крапленой колоды. И сообщника у него тоже нет, как и зеркала за твоей спиной, чтобы видеть твои карты. Он просто умнее. Может, это и несправедливо, но что есть, то есть».
Майлз, как бы плох он ни был, в карты играл куда лучше. Непроницаемости игрока в покер у него и в помине не было, и он не мог сдержать удивления, когда госпожа Удача улыбалась ему, как и разочарования, когда она отворачивалась, но обычно Майлз умел предвидеть следующий ход противника, не то что Матёрый Лис. Жанин усматривала жестокую иронию в том, что Майлз, играя в «ведьму», в два счета угадывал, у кого на руках пиковая дама, но за двадцать лет совместной жизни так и не нашел заветную зону у своей жены. Жанин медленно считала про себя и досчитала до десяти, прежде чем Уолт решил, какую карту ему сбросить, к вящему удовольствию Хораса. Уолт, вечно сгоравший от любопытства, перевернул карту, которую Хорас положил лицом вниз, и простонал: — Везет же некоторым. С этой, блин, картой я бы победил. — Знаю, мистер Комо, — ответил Хорас, суммируя выигранные у Уолта очки. — Почему, по-вашему, я ее не отдал? Разрешив таким образом свои мучительные сомнения, Уолт развернулся на табурете и, расплывшись в улыбке, обнял свою будущую жену. Вот оно, осенило Жанин, пока Уолт ее оглядывал, вот почему она выходит замуж за этого человека. Возможно, он слегка тугодум — ладно, допустим, не слегка, — ну и черт с ним, если он всегда рад ее видеть. Каждый раз он впивался в нее своими ясными глазами, и если причиной тому была его короткая память, ей плевать. Под одобрительным взглядом Уолта у нее внутри вспыхивал огонь, она преображалась, а ее потайная зона раскрывалась мягкими лепестками, как цветок, и в таком виде даже Майлз смог бы ее найти, да только шиш кто ему теперь позволит. — Эй, очаровашка, — сказал Уолт. — Хорошо, что командира сейчас нет. Он бы совершил харакири, увидев, как здорово ты выглядишь. — Озвучив столь заманчивую черную мысль, он повернулся к Хорасу узнать его мнение: — Понравилось бы вам доживать жизнь, зная, что вы обладали такой красивой женщиной и потеряли ее? Хорас продолжал подсчитывать очки в блокноте либо только притворялся, что занят, и Уолт снова крутанул табурет: — Дай-ка угадаю. Сотня и двадцать два. Ну да, окей, конечно. И это тоже злило Жанин — постоянное угадывание ее веса на людях. Не то чтобы она не гордилась сброшенными пятьюдесятью фунтами. А еще она понимала, что Уолт поступает так, потому что гордится ею. Однако ей это напоминало аттракцион в парке времен ее детства, когда надо было угадать вес других людей. — Сто двадцать три, — улыбнулась она, довольная собой, несмотря на раздражение. — Но нельзя ли нам не обсуждать это в общественных местах? — Сто двадцать три? — взревел Уолт. |
