Изменить размер шрифта - +
И он, порою думая об этом, переполнялся теплом и нежностью к ней, и благодарностью, что она есть, живет в постоянной борьбе с недугом и еще где‑то берет силы на заботу о нем и сынишке.

Нет! Удивительно стойкий, прекрасный человек его жена! Ему захотелось сказать ей эти слова, но что‑то остановило его, он спрятал глаза и, смущенно улыбаясь, похлопал себя по бокам, ища по старой привычке коробку сигарет. Вспомнил, что бросил курить, махнул рукой…

– Видишь ли, Сонечка, они снова хотят лить распады в воду… – сказал он возможно мягче и с огорчением подумал, что все равно неясно, что все надо объяснять: в воду – какую воду… А у него в голове уже все заладило, неохота прерываться…

– В какую воду? – писклявым голосом спросила Соня, с любопытством глядя на мужа. Прошла, села на диван‑кровать. Пружины натужно скрипнули. – В какую воду?.. Снова кашу завариваешь?!

– Не кашу, но добрый борщок! – сказал Палин и как‑то виновато рассмеялся, подошел к жене, обнял за плечи и, чувствуя ее отчужденность и неприятие, подумал с грустью, что стронуть с места теперь эту некогда очень хрупкую женщину весьма нелегко. И снова жгучее чувство вины перед нею заполнило душу.

– Но пойми же, милая Сонечка, сколько лет прошло, а мы снова… Стоим у колодца и полон рот слюны… Эх, если бы слюны!.. Не плюй в колодец – пригодится воды напиться!

Под испытующим, оценивающим взглядом жены ощущение виноватости не проходило…

– Эх, Вова… – Соня покачала головой. – Подумай. У меня диабет… Облучена… Сашке вон шестой годок только… Тебе сорок три…

Палин увидел, как щелочки между подушечками век наполнились слезами, потом слезы враз сорвались и непрерывными струйками сбежали по бледным щекам на цветастый шелковый халат. Он прижал голову жены к себе, ощутил кожей горячее дыхание.

– Успокойся, Сонечка… Прошу тебя… Ну что ты?.. – У него тоскливо захолодело в груди. – Пойми же, Софьюшка… Советскую ведь власть обманываем… Ну?.. Сколь же можно еще лить‑то безнаказанно?..

– Лить?! – Соня в волнении разомкнула подушечки‑веки, и откуда‑то со дна конических ямок‑глазниц на Палина изумленно посмотрели обильно промытые слезами и, казалось, совсем обесцветившиеся миндалевидные глаза. – И пусть себе льют!..

Но выражение глаз ее было красноречивее слов: «Господи! И что ей сделается?! И пусть себе льется… Пускай себе, Володя… Неужто неясно тебе?.. Вся эта жизнь… А?..»

– Советскую власть… – простонала Соня. – Да она, будь здоров, аккурат без тебя обойдется… Ты свое дело сделал… Что ты о власти печешься?.. Ты о семье думай… Жена – диабетик. Облучена. Сашке шестой годок…

Она снова заплакала.

– И на кой черт я связала с тобой свою молодую жизнь?! Какие парни вертелись, проходу не давали!.. А я… За этого вечного дозика пошла… Что я за тобой приобрела?.. А?..

– Ну, успокойся, чудушка ты, ну… – ласково сказал Палин и взял руками ее лицо. – У нас, атомщиков, у всех одно на роду написано – тяжкий труд да ранняя смерть… Так что, не проиграла особо… А что, плохо мы жили по молодости? Вспомни, Софьюшка, не гневи бога…

– А я за атомщика, может, и не пошла бы…

– А за кого же?

– И не знаю даже, за кого другого, кроме как не за тебя…

– Ну вот. И я про то же самое… – Палин ласково рассмеялся. – А что касается Советской власти, то я вот чую, что именно сегодня ей надобен особо… И, может быть, более никогда не сгожусь… Я это будто сейчас только понял, Софьюшка…

Она перестала плакать, притихла.

Быстрый переход