– Никто еще не умер.

– Мы сидим тут уже вечность, и ничего не происходит.

– Что, по-вашему, должно произойти?

– Не знаю. Какие-нибудь активные телодвижения по нашему спасению.

– Они происходят. Уж будьте покойны. Только мы их пока не видим, – Яровой усмехнулся. – Могу себе представить, как Вараксин орет на всех, – он призадумался. – Нет, не могу. Он редко повышает голос. Нужно очень постараться, чтобы вывести его из равновесия.

– Думаете, нынче не тот случай? – спросил Антонов чрезвычайно язвительно.

– Конечно, не тот, – сухо сказал Яровой. – Рутинная ситуация.

– Что же рутинного в том, что у нас попятили станцию?! – удивился Антонов.

– Пожалуй, – флегматично согласился Яровой. – Станцию у Вараксина еще никогда не крали.

– Мы так и будем сидеть без дела?

– Да. Так и будем.

– Но, может быть, нужно что-то предпринять… – сказал Антонов нетерпеливо.

– Нужно сидеть и спокойно ждать, – сказал Яровой ровным голосом.

– Чего? – вскричал Антонов. – Смерти?

– Прилета спасателей, – спокойно сказал Яровой.

– А они успеют?

– По моим расчетам, не должны, – честно ответил Яровой.

– И что тогда? Мы умрем?

– Вы не поверите, – сказал Яровой совершенно искренне. – Но даже если нас и спасут, мы все равно умрем, – выдержав паузу, закончил: – Когда-нибудь.

– Вам не хочется как-то меня приободрить? – злобно спросил Антонов. – Ну, там, я не знаю… сказать, что с минуты на минуту все изменится к лучшему?

– Если по правде, не очень, – признался Яровой. – Вы большой мальчик, уж и сами как-нибудь подберете себе слова успокоения.

Антонов, надувшись, отвернулся к окну. «Ну да, мне страшно, – думал он. – И стыдно. Такой здоровый лоб, а дрейфит, как ребенок в темной комнате! По сути смерть – та же темная комната. Хотя знающие люди описывают сам процесс иначе. Туннель, а впереди ослепительный свет. А люди, знающие и того более, находят этому эффекту рациональное объяснение. Не помню только, какое. Проблема в том, что я не хочу ни в туннель, ни в комнату, ни в какое еще место, откуда нет выхода. Я хочу домой. К черту эту планету, к черту серые пески, к черту станцию и все прочие никчемные железяки. Просто вернуться домой. И жить дальше. Я что, многого требую? Мастер прав: все умирают. Но когда такое происходит с чувством завершенной миссии, исполненных обязательств и легкой усталости от жизни – это ничего, это нормально. А я даже толком ни с кем не простился, с Катькой поругался прямо перед отлетом и не нашел времени, дрянь такая, помириться хотя бы дистанционно… и Дашке не сказал положенного отцовского напутствия, и Монтрезора погладил по башке как-то формально, без души. Откуда мне было знать, что, собрав сумку и гнусно хлопнув дверью на прощанье, я покидаю свой дом навсегда?! Теперь-то я точно знаю, как полагается уходить из дома на работу достойному человеку. И только так буду делать, если все обойдется, если нас спасут. Но почему мастер так отвратительно спокоен? Неужели он все и всегда делает правильно, и ему не в чем себя укорять в последний час?!»

– Мастер, – сказал Антонов задушевно. – Иногда мне ужасно хочется вас убить.

– Не вам одному, – рассеянно промолвил Яровой.

У Антонова не оставалось душевных сил, чтобы говорить гадости.