За мной тоже шли и тоже умирали, но делали это не ради меня и не ради каких-то свободолюбивых идей, коими я сроду не засорял свою черепную
коробку, а по более уважительной, более понятной простому человеку с простыми принципами причине, речь о которой и пойдет в дальнейшем
повествовании.
На этом можно было бы и ограничить перечисление наших отличий, однако имеется еще и четвертое, и на мой взгляд, не менее важное, но о нем,
в противовес первым трем, никто кроме меня знать не может: Проклятый пожалел о том, что ему довелось в процессе его нелегкой и спорной
жизни совершить. Пожалел, потому что это ничем хорошим ни для него, ни для его семьи не закончилось. Он пожалел и раскаялся, а я – нет, и
каяться ни перед кем, даже перед самим Отцом Небесным, не собираюсь – что сделано, то сделано, я виноват, но совесть моя, как бы дико это и
ни звучало, спокойна.
Я знаю заранее, что скажет Инквизиционный корпус по поводу моих откровений: ложь, клевета, наговор чистой воды! Уверяю: это не так. Моя
правда, как к ней ни относись, все равно будет ближе к истине, чем чья-либо другая, потому что я – непосредственный участник и свидетель
той немыслимой по количеству пролитой крови драмы, начавшейся на холмистых берегах Нормандии, а завершившейся в дремучих лесах на северо-
восточном участке границы Святой Европы. И, лишь выслушав меня, можно будет с полной уверенностью судить, а были ли мы с Жан-Пьером теми
монстрами, теми продавшими свои души Сатане хладнокровными отступниками, какими нас принято считать.
«Да будет выслушана и другая сторона!» – гласит незыблемый закон истинного правосудия. Так пусть же останется он в силе и теперь, когда
заочный смертный приговор с пометкой «без срока давности» мне вынесен...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СТРЕЛОК
1
«– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – так как мне стало известно, что в моем округе находится подобная особа, я буду иметь над вами самый
строгий надзор днем и ночью. Я не только доктор, я и судья...»
Р. Л. Стивенсон. «Остров Сокровищ»
– Какого дьявола!.. – Я, совсем было уснувший, подскочил с нар. За окном, во мраке, грохотали как минимум два байка-«иерихонды». Нашаривая
ботинки, я уже было придумал, что устрою отморозкам Ярво и Самми, как вдруг понял – это не они. Звук своих «трещоток» я за столько лет
успел изучить до тонкостей и последнее время даже находил в их гвалте какую-то особую прелесть. Партии мотоциклов в симфонии Неудержимой
Охоты...
Я накинул форменный кожаный плащ и вышел из трейлера. Снаружи меня уже ждал несущий сегодня караул брат Костас.
– Курьеры? – поинтересовался я.
Он кивнул, и его огромный нос качнулся вниз-вверх, усугубляя сходство Костаса с той, исчезнувшей после Каменного Дождя птицей, чье
изображение я, будучи еще кадетом Корпуса, видел в Ватиканской библиотеке: фламинго или как ее там...
Возле длинного, громоздкого по форме, трейлера магистра Виссариона, прицепленного к седельному тягачу, притулились две курьерские
«иерихонды», какофония которых меня и разбудила.
– С каких это пор почтовики ездят по двое? – Грек обвел мотоциклы лучом аккумуляторного фонаря.
– Это не почтовики, – я отобрал у Костаса фонарь и осветил номера на байках. |