Роман Глушков. Эпоха стального креста
Эпоха стального креста - 1
Михаилу Яковлевичу Черненку за неоценимую моральную и техническую поддержку с искренней благодарностью
Пролог
«– Клянусь дьяволом, это голос Бена Гана! – проревел Сильвер.
– Правильно! – воскликнул Морган, приподнимаясь с земли и становясь на колени. – Это был голос Бена Гана!
– А велика ли разница? – спросил Дик. – Бен Ган покойник, и Флинт покойник.
Но матросы постарше презрительно усмехнулись в ответ на его замечание.
– Плевать на Бена Гана! – крикнул Мери. –Живой он или мертвый, не все ли равно?»
Р. Л. Стивенсон. «Остров Сокровищ»
Если попросить любого жителя Святой Европы назвать имена самых известных еретиков за последний десяток лет, то он или она не задумываясь
ответят: «Проклятый Иуда, он же Апостол-отступник Жан-Пьер де Люка! И, пожалуй, еще его друг, совращенный им Охотник, братоубийца и
клятвопреступник Эрик Хенриксон, тот бывший командир отряда, что когда-то повязал самого Люцифера...»
Все это будет сущая правда, кроме одного: уж кем-кем, а друзьями я и Жан-Пьер не были. Более того, когда он прекратил свое бренное
существование, я даже и не подозревал о том, что имя мое через некоторый промежуток времени начнут упоминать с его именем практически на
равных, так сказать, в одной обойме.
Всезнающая людская молва не делает между нами разницы, что вполне объяснимо: грехи наши пред лицом Господа, Пророка и Апостолов столь
чудовищны, что молить о прощении кого-либо из этих вышеупомянутых просто бессмысленно. Но если разобраться досконально, кое-какие отличия
все же имеются.
Ну, во-первых, грех, совершенный Жан-Пьером, уже понятен из данного ему Пророком прозвища – Проклятый Иуда. Как и Иуда евангельский, он
предал своего наставника и благодетеля, испугался, убежал от возложенного на него тяжелого, но почетного бремени Божьего слуги, опозорил
своим малодушным поступком святая святых – непогрешимый институт власти Господа на земном анклаве его, носящем гордое имя Святая Европа.
Мой же грех не отличался столь глобальным размахом, но был не менее тяжек и уходил корнями в ту стародавнюю эпоху, когда один из первых
пастухов ни за что ни про что убил одного из первых землепашцев, доводившегося ко всему прочему ему кровным братом.
Меня не зря приравнивают к Каину-братоубийце – я действительно убивал тех, кого называл братьями и в верности кому присягал на Святом
Писании. Убивал жестоко и беспощадно: нападал первым, стрелял в спины, добивал раненых... Они же всего лишь выполняли свой долг, поскольку
находились в тот момент у Господа на службе, что только усугубляет мою вину перед ним.
Жан-Пьер де Люка лично никого не убил, и данное обстоятельство можно считать вторым нашим различием. А третье я бы отнес к тем людям, что
следовали и за мной, и за ним.
Окружавшие Проклятого сподвижники преклонялись пред его личностью настолько, что без колебаний шли ради него на верную смерть. Эти
одержимые люди не считали грех Жана-Пьера изменой. Как раз наоборот, для них он служил ярчайшим примером человеческой смелости и
невиданного по дерзости бунтарства – то есть именно тех вещей, которые, по мнению многих романтиков, достойны самого истового поклонения.
Последователи гибли, защищая своего кумира, хотя сам он этого ни от кого никогда не требовал.
|
