– Ну и что, если Пасюк уже немолодой человек? Что же, ему из‑за этого так и пребывать во тьме невежества? Задача более подготовленных сотрудников – подтянуть на свой уровень менее грамотных товарищей. Милиционер – представитель Советской власти, а власть можно дискредитировать не только непотребным поведением, но и своей серостью…

– Ты у нас больно ясный! – кричал все тот же голос из угла зала. – Пасюк в твоей бригаде работает, ты бы его и подтягивал к себе!

– И подтяну! А ты хочешь говорить – выходи на трибуну и говори, а оратора не смей перебивать…

– О‑ра‑тор! – засмеялись несколько человек.

Но Жеглова с толку не собьешь.

– Вот ты, Сапегин, смеешься, а сам на политзанятиях заявил, что помнишь Антарктиду потому, что в этом государстве нет столицы! В твоей зоне планетарий находится, люди поглядеть его за пять тысяч километров приезжают. Ты же семь раз на дню мимо таскаешься, а ведь в нем наверняка ни разу и не был, а?

Все дружно захохотали. Сапегин, растерянно качая головой, говорил:

– Ну не был, схожу еще. Я вокруг планетария не под ручку прогуливаюсь…

– …Нам надо всем развивать культуру в себе, и самые верные пути для этого – учеба, чтение книг, участие в художественной самодеятельности. В сентябре был общегарнизонный смотр, а начальники десятого и сорок второго отделений милиции не отпустили своих сотрудников на него. Как это нам понимать?

Особенно оживленно загомонили девушки. Жеглов успокаивающе поднял руку и закончил:

– Владимир Ильич Ленин сказал, что машина советской администрации должна работать аккуратно, честно, быстро. И если к нашей честности приложить необходимое образование, то мы все обязательно будем успешно работать – аккуратно и быстро!..

И под единодушные аплодисменты закончил свою речь.

Потом поднялся Мамыкин:

– Товарищи, многие или, может, некоторые посчитают неважным, что я скажу, но я думаю, это очень важное дело. – Он остановился на минуту, попил воды из стакана. – Находится у нас немало молодых товарищей, и комсомольцев в их числе, готовых истратить десятки рублей на мороженое, папиросы и конфеты. Эти транжиры забывают, что оклад в 478 рублей не бесконечен, и потом они бегают занимать у сослуживцев на обед. Не к лицу это работнику милиции! – закончил он под общий смех и аплодисменты.

После Мамыкина говорили еще часа полтора, в маленьком зале уже дышать стало нечем – стекла запотели, и по ним сочились тоненькие струйки.

Потом полковник Карасев вручил сержанту Маше Колесниковой ценный подарок начальника Управления милиции – отрез бостона – за то, что она одна задержала двух вооруженных грабителей.

И началось голосование. Орали до хрипоты, добиваясь одних и отводя кандидатуры других, жалобными голосами отбивались самоотводчики, список все рос, и только я не участвовал в этой сумятице – они все друг друга хорошо знали, а я их видел всех вместе впервые.

Перед подсчетом голосов объявили перерыв. Я сказал Варе:

– Варь, я тебя провожу?

Она кивнула, но в этот момент подошел Жеглов и, улыбаясь, заявил:

– Варвара, придется мне вас разлучить…

– Это почему еще? – набычился я.

Жеглов подмигнул:

– По делишку нам с тобой сейчас надо сбегать…

Я повернулся к Варе:

– Я позвоню?

– Да. Будь здоров. – И ушла в зал.

А мы пошли с Жегловым к себе в кабинет, и он все посматривал на часы, будто боялся опоздать куда‑то. Набрал номер телефона и говорил как‑то странно:

– Это ты?.. Ага, привет… Хорошо… Как договорились… Все, буду…

Он взглянул на меня, засмеялся:

– Ну что, орел, сопишь? Недоволен мною?

Я пожал плечами.