Ну что же, это уже хорошо.

– Тут написано, что шлет он живой привет – на словах, значит, скажешь? – спросила недоверчиво Аня.

– Скажу, – кивнул я.

– Так говори, не телись…

– Ты, никак, грамотная? Ты там все прочитала?

– Все!

– Не видать, чтобы ты все прочитала. Там написано – обуй, одень, накорми и будь с ним ласкова! Понимаешь, ласкова!

– Не время сейчас тут ласкаться. Потом, вечерком, я тебя приласкаю…

Я посмотрел на нее с усмешкой, цыкнул слюной метра на два сквозь зубы, засмеялся:

– Видал я твои ласки в гробу. Мне Фокс сказал, что коли доставлю тебе записку, а главное, объясню на словах, что и как у него с мусорами на киче происходит, то получу за это пять тысяч. Вот мне какая ласка нужна! С пятью кусками меня и так кто хошь приласкает…

Глазки у нее от этого стали еще хитрее и глупее:

– Пожалуйста, получишь ты свои пять кусков. Рассказывай, что там и как, а вечером получишь…

– Ишь какая ты ушлая! Может, ты мне их через бабкин телефон переведешь? Паскудный вы народ, бабы! Суки! Там твой мужик парится, а ты несчастные пять кусков жмешь, жизнь его под корень сводишь…

– Да иди ты!.. Тоже мне поп нашелся – стыдить меня! Нет у меня с собой денег! Домой съезжу и привезу тебе, ужрись!..

– Во‑во! Поезжай домой, возьми деньги и приезжай снова. И запомни, Фокс мне сказал, что шансов у него дня на два, на три осталось, потом переведут его в Матросскую Тишину, и тогда хана! А сейчас еще остается шанец выскочить. На тебе его платок, он мне зачем‑то велел отдать обязательно! И вали за деньгами, я сюда через два часа снова подгребу!..

На ее маленьком лобике четко обозначилась сиротливая морщинка – она думала, ей надо было принять решение, или, может быть, вспоминала она запасной вариант, которым бандиты должны были обязательно ее снабдить.

– Мне далеко надо ехать, – сказала она наконец. – Давай так договоримся: встретимся с тобой на Первой Мещанской, угол Банковского. Там еще булочная есть. Вот около этой булочной в полвосьмого. Сделано?

– Мне туда тоже далеко… отсюда. Да черт с тобой! Только гляди без фокусов – я деньги вперед пересчитаю, ты не думай, не лопух…

Она кивнула и ухмыльнулась, и мне показалось, что в сизой ее стальной ухмылке было злорадство.

– До вечера, пока! – Махнула рукой и пошла в сторону Никитской. И ни одного из наших я поблизости не видел. Где‑то здесь же были и Жеглов, и Пасюк, и Коля Тараскин, но я их никого не видел.

А я пошел в Кинотеатр повторного фильма. В четыре тридцать там шла картина «Светлый путь», я взял билет и вошел в вестибюль. И еще в кассе заметил, что около меня вьется парень в сапогах‑гармошках, штанах с напуском и косой челочкой из‑под модной малокопеечки – крохотной кепчонки с узеньким козырьком и пуговицей в середине.

Я добросовестно осмотрел фотографии всех киноартистов, которые были развешаны в вестибюле, и, переходя от стены к стене, углом глаза видел, как рядом мелькает малокопеечка. Потом спустился на первый этаж, и в уборной рядом со мной уже ныряла среди лиц и спин косая челка над юркими мышиными глазками. И недалеко от автомата в упор меня кольнул этот настороженный взгляд, он отирался об меня, щупал, держал, он сам боялся – потерять меня или обнаружить себя? Я бесцельно покрутился еще несколько минут – мне надо было дать Жеглову доехать до места. И автомат был, как назло, не в будке, а просто висел телефонный аппарат на стене.

Пошарил я в кармане, нашел пятнадцатикопеечную монету, юркнула она беззвучно в щель, и, прикрывая на всякий случай диск ладонью, набрал я наш номер. А за спиной все ошивался молодец в малокопеечке – я почти его дыхание слышал у себя за спиной.