| 
                                    . какой-то русский!.. который все почти сделал до него, а Готлиб пришел и все у него стибрил.
 Сознание, что в обвинении против Готлиба есть доля справедливости, что его великий бог бывал временами невеликодушен, только усилило ярость Мартина. Он бешено стиснул на коленях кулаки. 
Три года назад он швырнул бы в Клифа чем-нибудь тяжелым, но Мартин умел приноравливаться. Джойс его достаточно вымуштровала, он научился теперь быть язвительным, не повышая тона; он сдержанно заметил: 
— Думаю, ты ошибаешься, Клиф. В работе с антителами Готлиб всех других оставил далеко позади. 
Прежде чем подали в гостиную кофе и ликеры, Джойс самым своим певучим голосом попросила: 
— Мистер Клосон, вы не очень обидитесь на меня, если я пойду прилягу? Я страшно рада была познакомиться с одним из старейших друзей моего мужа, но я неважно себя чувствую, мне, пожалуй, следует отдохнуть. 
— Леди герцогиня, я и сам заметил, что вид у вас неважнецкий… 
— Что?.. Спокойной ночи. 
Мартин и Клиф расположились в больших креслах в гостиной, старательно разыгрывая счастливую встречу старых друзей. Они не глядели друг на друга. 
Чертыхнувшись раза два и рассказав три сильно непристойных анекдота в доказательство того, что он не испорчен и держался изысканно только ради Джойс, Клиф загнул: 
— Ну! Что правда, то правда, как говорят англичане. Твоя мадам, я вижу, ко мне не благоволит. Тепла и приветлива, как льдина. Но я не в претензии. Она ждет младенца, а женщины, все до одной, становятся привередливы, когда в положении. Но… 
Он икнул, сделал умное лицо и опрокинул пятую рюмку коньяку. 
— Но чего я никак не возьму в толк… Понимаешь, твою мадам я не осуждаю. Светская леди, как ей и полагается быть. Но что для меня непостижимо: как ты можешь после Леоры, которая была настоящим человеком, выносить такую накрахмаленную юбку, как твоя Джойси! 
Мартина прорвало. Много месяцев его грызла тоска, потому что с отъезда Терри работа у него не клеилась. 
— Слушай, Клиф. Я не желаю, чтобы ты рассуждал о моей жене. Очень сожалею, что она тебе не понравилась, но, боюсь, в данном случае… 
Клиф встал, немного пошатываясь, хотя в голосе его и глазах была решительность: 
— Отлично, я так и ждал, что ты начнешь передо мною задаваться. Конечно, у меня нет богатой жены, которая снабжала бы меня деньгами. Я просто старый бродяга. Мне в таком доме не место. Я недостаточно вылощен, в лакеи не гожусь. Ты зато годишься. Ну и чудесно. Желаю тебе удачи. А пока что можешь идти прямой дорогой к черту, мой любезный друг! 
Мартин не бросился за ним в переднюю. 
Оставшись один, он вздохнул: 
— Слава богу, операция окончена! 
Он говорил самому себе, что Клиф мошенник, дурак и жирный лоботряс; говорил, что Клиф циник без всякой мудрости, пьяница без всякой привлекательности и филантроп, щедрый только потому, что это льстит его тщеславию. Но от этих замечательных истин операция не стала менее болезненной, — как для больного не становится легче удаление аппендикса, если сказать ему, что в его аппендиксе нет ничего хорошего; что аппендикс у него некрасивый, бесполезный! 
Он любил Клифа — любил и не разлюбил. Но больше он никогда его не увидит. Никогда! 
Какая наглость! Этот жирный мерзавец смеет глумиться над Готлибом. Болван неотесанный! Нет, жизнь чересчур коротка, чтобы… 
«Черт побери! Клиф — скотина, но и сам-то я хорош! Он — мошенник. Ну, а я? Разве не смошенничал я в моей чумной статистике по Сент-Губерту? Я вдвойне мошенник, потому что за свой подлог еще получил хвалу!» 
Неуверенно прошел он к Джойс. Она лежала под пологом на громадной кровати и читала «Питер Уиффл». 
— Дорогой! Не особенно было приятно — правда? — сказала она.                                                                      |