– Это не бой, Николай Михалыч, это какая-то бойня, – тролль хоть и морщится, но метко всаживает пулю за пулей в мечущихся бестолково по улице японцам.

– Война не спорт, Густав Карлович, – отвечаю, занимаясь тем же самым.

Маннергейм только хмыкает – не до досужих разговоров. Целься, жми на спусковой крючок, перезаряжай – и все по новой.

Страшный рев потряс деревню. Взлетел в воздух и разметался по досочкам какой-то сарай, а из-под его обломков поперло на нас гигантское полуголое человекоподобное демоническое существо с синей кожей и гигантской пастью, полной крупных и острых зубов. В лапах у него устрашающего размера палица, окованная железными шипами.

Взмах, и пара бойцов, кинувшихся ему наперерез, отлетели, словно тряпичные куклы, на десяток метров.

Чудовище разворачивается, распахнув устрашающую пасть в сторону бегущего на него с обнаженной шашкой казака. Бойцу удается увернуться от удара палицей, казак рубит наотмашь. Заговоренная на демонов, видимо, сталь отсекает демону пару пальцев с кривыми острыми когтями. Хлещет синяя дымящаяся кровь.

На этом везение казака иссякает. Щелкают гигантские челюсти, и верхняя половина бойца исчезает в гигантской пасти чудовища. Меня чудом не тошнит, да и тролль сереет зеленоватым лицом.

– Что за?..

– Это они-хитокути, – Маннергейм зло сплевывает, – живоглот по-нашему. Говорят, создание буддистского ада.

– Приходилось сталкиваться, господин подполковник?

– Государь рассказывал. Он цесаревичем путешествовал в Японию, случилось лицезреть там это страшилище.

– Вы близко знакомы с императором? – поражаюсь я.

– Я же кавалергард, приходилось во время дежурств во дворце пересекаться. Хотя с матушкой его знаком гораздо ближе.

Черт! Не до светских разговоров.

Живоглот прет прямо на нас, и мой амулет печет грудь, как борщ, только что снятый с плиты.

Выхватываю наган, снаряженный серебряными заговоренными пулями. Бац-бац! Одна из пуль попадает демону в глаз. Он с криком боли хватается за свое ужасающее лицо. И кидает в нас с бароном свою палицу, словно городошную битку.

Еле успеваем пригнуться, чудовищное оружие со свистом, вращаясь, пролетает над нашими головами.

А демон совсем рядом. Из разинутой на нас с Маннергеймом пасти (она таких размеров, что кажется, может поглотить сразу обоих) вырывается зловонное дыхание – сквозь разверстую глотку, кажется, можно увидеть сам ад…

Рев монстра закладывает уши.

Раз серебряные пули для него все равно, что слону дробина, нужна «артиллерия» большого калибра.

Нашариваю в подсумке гранату, начиненную заговоренным серебром, дергаю кольцо и закидываю ее прямо в широкую глотку.

Раз, два, три… Они-хитокути разносит на части. Нас с Карлом Густавом забрасывает склизкими вонючими ошметками и обдает потоками синей крови.

– Живы, и слава богу, – Тролль крестится на лютеранский манер.

Осматриваемся в багровых отсветах догорающих домов.

Бой стихает. Деревня завалена телами мертвых и раненых японцев. Наши потери – пять «двухсотых», из них трое приходятся на долю живоглота. Ох и попортил же он нам крови…

Масса пленных, растерянных и полуголых японских солдат и офицеров. Заставляем их под конвоем собирать по деревне и сносить в кучу вражеское оружие и боеприпасы.

На площади выросла большая куча – «арисаки», несколько станковых «гочкисов» на лафетах (я с завистью смотрел на эти вдвое более легкие, чем наши «максимки» французские пулеметы, хотя все же недостаточно легкие, чтобы использовать их как ручное оружие, и их второй плюс – воздушное охлаждение – однозначно затрофеим), офицерские «смит-и-вессоны», абсолютный аналог одноименному русскому револьверу (однозначно трофеим, вооружу своих унтеров и пулеметчиков), штыки и офицерские сабли.