— Не торопись, Мона. Я тут рядышком посижу, подожду…

Диана устроилась в уютном кресле с деревянными подлокотниками. Включила торшер с вышедшем из моды тканевым абажуром. Выбрала газету из стопки на журнальном столике с изогнутыми ножками. Но почитать не получилось — женщина выключила компьютер и повернулась в кресле в ее сторону.

— Привет, милая! Я закончила, и теперь мы можем идти ужинать. Ты ведь, наверное, ужасно голодная?

Глядя на женщину, становилось понятно, почему внучка называет ее Моной, если от рождения той дано было имя Марина, а по отчеству она звалась Витальевной. Моной ее называли все друзья и близкие люди. Еще в юности ей дали такое прозвище из-за мимики. Даже сейчас на постаревшем лице мягким пятном выделялся рот. Казалось, он улыбается всегда. И выглядело это загадочно, как на давинчиевой картине, изображающей Мону Лизу с ее улыбкой, которую никто из художников так и не смог воспроизвести.

Конечно, улыбалась Мона не всегда, и если кто-то присматривался к ней повнимательнее, то замечал это. И, тем не менее, загадочная улыбка то появлялась, то исчезала. Так и получилось, что бойкая девчушка, а потом и общительная женщина, всю жизнь проработавшая маляром на стройке, получила второе имя Мона за свою удивительную внешность. Несмотря на то, что в молодости у Моны отбоя от парней не было, выбрала она простого рыбака, которого и любила всю жизнь, похоронив пять лет назад.

Диана устроилась с ногами в удобном большом кресле и закуталась в теплый плед, как всегда любила делать у бабушки дома. Она смотрела на весело пляшущие языки пламени и слушала, как бабушка лущит семечки, расположившись по соседству. Рядом на столике дымились две большие чашки с чаем и вкусно пахли пирожные, выложенные в плетеную корзинку.

Такие моменты Диана любила больше всего. Она чувствовала, как отдыхает именно ее душа, не тело. Хотя тело тоже наслаждалось комфортом. Но душа в такие моменты будто укладывалась в удобную колыбель и дремала вдали от всего суетного.

— Как дела в консерватории? — нарушила идиллию Мона.

— Как обычно, — угрюмо ответила Диана, вспомнив инцидент с пиццикато.

— Не все гладко, да? — проницательно подметила бабушка. — Вижу, что-то тебя огорчает.

Именно Мона настояла когда-то давным-давно, чтобы Диану отдали учиться игре на скрипке в музыкальную школу. Она разглядела в маленькой девочке искры таланта, которые не видели окружающие, в том числе и родители Дианы. До сих пор Мона верила в талант Дианы, несмотря на то что преподаватели консерватории особо не были ею довольны. Диана не делала из этого тайну, все честно рассказывала бабушке. Вот и сейчас она подробно поведала про беседу с профессором Измайловым и про его недовольство. На что Мона спокойно ответила:

— Москва не сразу строилась… Все у тебя получится. Я уверена! Думаю, профессор твой со мной солидарен, только разве он может признаться в этом тебе?

— Мона, ты неподражаема! — засмеялась Диана. — Только ты и считаешь меня сверхспособной.

— Милая, я знаю, что говорю, — Мона перестала грызть семечки и серьезно посмотрела на внучку. — Возможно, ты не гениальна. Гении — это особая категория, о чьей исключительности становится известно в момент рождения. Но я абсолютно уверена в твоем таланте. Просто, он нуждается в раскрытии. Талант, как правило, прячется где-то глубоко-глубоко. Вот тут и выходят на сцену учителя. Именно они должны помочь таланту выбраться из потаенных глубин. Далее, они должны научить тебя шлифовать его, доводя до совершенства.

Диана заслушалась, будто речь шла не о ней конкретно, а о чем-то отстраненном и захватывающем.