Закончив подписывать, Каттер поднял на меня глаза и медленно моргнул два раза — в точности как жаба. Затем встал и большими шагами направился к двери. Видимо, двигаться иначе как широкими шагами он просто не мог. Подойдя к двери, верный оруженосец резко постучал два раза. «Где уж только не раздавался этот условный стук! — подумал я. — Сколько разных мест, сколько стран… Два стука — и к полковнику Уэйду Маури Баггеру приходят вести о победах, о провалах… ну и простые сообщения типа того, что уже пять часов и пора отправляться домой».

После того как прозвучало «Войдите!», Каттер распахнул дверь и пролаял: «Мистер Лукас прибыл!» Голос у него был низкий, грубый и при этом весьма властный и внушающий трепет — в общем, мечта всех агентств по выбиванию долгов.

Фигурой Каттер был в точности как треугольник острием вниз. Когда он встал у двери, показалось, что его плечи прибили гвоздями к ее деревянной поверхности. Кивок головой, который в его исполнении скорее напомнил конвульсивное подергивание, означал, что я могу войти.

Изысканность, с какой был обставлен кабинет полковника, не шла ни в какое сравнение с изысканностью его хозяина, поднявшегося мне навстречу из-за персидского стола орехового дерева с протянутой для рукопожатия ладонью и сверкающей улыбкой. Это и был Уэйд Маури Баггер, полковник армии США в отставке собственной персоной, и я потратил два дня в местечке под названием Оцилла, штат Джорджия, чтобы узнать о нем все, что только возможно. Уэйда Маури в Оцилле помнили, о да, конечно же — хотя он ни разу не появлялся в родных краях с тех пор, как в 1942 году ушел в армию. Он происходил из хорошей семьи — по крайней мере, со стороны мамы. Линия ее родословной восходит аж ко временам Революционной войны, к Уэйдам из Вирджинии. Да и фамилия Маури тоже дает повод для гордости: во время войны между Севером и Югом ее носили целых два генерала-южанина. Оцилловские старожилы даже припомнили, как будущий полковник клялся, будто он является прямым потомком обоих.

А вот Баггеры… Об этих, право, и не стоит говорить. Да, именно парень по имени Лион Баггер был, должно быть, чертовски сладкоречив в беседе с хорошенькой маленькой учительницей из Мейкона, которая состоялась на заднем сиденье его двухдверного «лунохода» теплой весенней ночью 1922 года… И он даже женился на ней три месяца спустя — лишь затем, чтобы уже через две недели после свадьбы испариться навеки, вероятно, куда-то в сторону Севера. В наследство от папаши Уэйд Маури Баггер получил только широкую кость, внушительные — под метр 90 — габариты, пару зеленых глаз навыкате, мягкий глубокий баритон и ослепительную, белозубую, широченную ухмылку. Народ в Оцилле говорил, что у всех Баггеров такая.

После того как мы пожали руки и поздоровались, полковник еще оставался стоять, пока не убедился, что я сел и мне удобно. Тогда и он уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой. Я уже видел точно такие — они особенно нравятся судьям Верховного Суда.

Полковник закинул ноги на стол и предоставил мне полную возможность насладиться блеском своих лакированных черных штиблет — каковой, впрочем, я мог бы обеспечить и самому себе, если б был готов выложить 85 долларов за пару… Я не был готов. Мои ноги, как и ноги Каттера, сидящего напротив меня, утопали толстом, табачного цвета ковре. Мы сидели в глубоких, мягких креслах из светлой кожи. Напротив стены была еще соответствующая кушетка, перед которой стоял длинный низкий столик с деревянной инкрустацией. У него были изящно выгнутые ножки, и он выглядел очень древним и очень дорогим.

По стенам, обшитым панелями их орехового дерева, висели четыре картины, которые на первый взгляд производили впечатление лучших достижений кого-то из малых французских импрессионистов. На второй взгляд становилось ясно, что это так и есть.