Я показал ему обоймы к «Макарову».

– Молодец. Итого - четыре? По одной на каждого гада. Управишься. Пойдем, освежимся. Пока время есть. Когда будешь звонить?

– Да сейчас и позвоню.

Мы сели на терраске, как в нашу первую встречу. Стол был накрыт. Полковник умылся, принес из комнаты телефон. Я набрал номер Руслана. Он схватил трубку, будто только и ждал моего звонка.

– Круче говори, - шепнул Полковник. - Зли его больше, чтобы голову потерял.

Я кивнул и сказал в трубку:

– Здесь Серый…

Совершенно ошалелое молчание.

– Ты слышишь, Рустик? Это я. Мальчиш-Плохиш, сорвал тебе дело с банком, это я навел на тебя Фишера, это я увел у тебя лакомый кусочек - свою жену. Ну что, будем вместе трудиться в «долларовой зоне»?

– Ты… Я…

– Он, она и так далее.

Наконец-то Руслан смог говорить:

– Я найду тебя, Серый. Очень скоро. Ты будешь умолять меня, чтобы я тебя застрелил. Но я не буду торопиться. А потом я найду твою жену, твоих, детей, всех твоих родственников и любовниц. И на том свете тебе не будет покоя от их мук…

– Не выйдет, Руслан Олегович, - спокойно и равнодушно перебил я. - Не выйдет потому, что я убью тебя раньше. Ты помнишь, милиционера, которого вы застрелили из своего вонючего «мерса»? Это был мой друг. Ты понял, мразь?

– Сука, я засек твой номер. Жди!

Отбоя не было, связь прервалась - видимо, он разбил трубку.

Полковник молча показал мне большой палец и протянул наполненный золотистым вином стакан.

Вошла Груня в сопровождении Поручика, поставила на стол молоко.

– Вот что, Аграфена Петровна, - торжественно сказал Полковник. - Выпей-ка с нами доброго вина за Победу и спой нам песню «Широка страна моя родная». А мы подпоем.

Мы чокнулись, расплескав вино, и встали. И пели во весь голос. Со слезами на глазах. Пели как гимн. Пели, прощаясь со своей страной. Родной. Которой у нас уже не было.

Груня утерла слезы. Стала по очереди разглядывать нас, пытаясь что-то понять.

– Вот что еще, Груня. Я - человек старый. Всякое может случиться. Так ты не оставь Поручика. Он тебя любит.

– Придумаешь тоже! Аи помирать собрался, Петрович? Не дури, старый…

– Груня! - командирским басом строго прервал ее Полковник.

– Что вы задумали, мужики? - Она повернулась ко мне, искала слабую точку в нашей обороне, - Леша, ты молодой еще. Жена - красавица. Сын - молодец…

Я отвел глаза. Что я ей мог ответить?

Груня помолчала и вдруг очень веско, глубоко произнесла:

– Леша, разгневанное сердце правды Божией не творит…

– …И аз воздам.

– Грех ведь, Леша, - ахнула она.

– Грех.

Ночь прошла спокойно. Мы по очереди несли караул, сменяясь каждые два часа.

Утро занялось славное. Настоящее летнее утро. С птичьими голосами, свежим ветерком. Запахом цветущих трав. Оно искрилось в капельках росы на листьях. Оно жило, радовалось и радовало.

Полковник брился на крыльце. Помахал мне помазком, разбрызгивая белоснежную пену.

– Иди-ка, слей мне.

Рядом с крыльцом стояло ведро с колодезной водой. Полковник скинул рубашку, нагнулся, стал ахать и стонать от удовольствия под ледяной струей. Потом сильно растерся полотенцем, надел свежую рубашку, застегнул ее на все пуговицы.

– Будто вновь родился…

И мы вдруг замерли и посмотрели в глаза друг другу. В груди возник холодок.

– Если что со мной, Леша, ты не казнись.