— Нехри-и-и-исть! Лучшого гусака ыть пе-ре-е-ха-ал, пы-ры-зит!!!

— Проходу от йих не стало вчистую, грохочуть, воняють…

— Заявить на его надыть! Заявить, и никаких…

— Лучшого гусака!… — с интонациями «ой да и на кого ж ты меня покинул, сокол ды ты мой разнешшасный-та!» рыдала пострадавшая.

— А им чо?! Им чо?! Зальют зенки-то с утра свои бесстыжии и гонють, и…

— Фамилию! Фамилию пиши!

— Гусак-то весь такой ладный был!…

Дядя Федя покинул кабину с достоинством христианского миссионера, идущего на проповедь среди туземцев-людоедов. Не обращая внимания на грозно взлетевшую над его кепкой палку, водитель раздвинул бабулек, не решившихся всё-таки оказать ему физическое сопротивление и нырнул под грузовик. Бабки обрадованно и грозно загудели, решив, что погубитель национального пернатого героя — до таких масштабов распахнул в их выкриках крылья гусак — спасается бегством. Но дядя Федя появился почти тут же, держа в правой руке на весу (не без усилия — гусак был здоровенный, что правда, то правда) труп пострадавшего. Обведя суровым взглядом небольшую толпу, он строго спросил:

— Ч-чей г-гусь?

Наступила тишина — словно захлопнули бронированную дверь. Потом одинокий голос робко пискнул:

— А чего й то?

— К-кардан помял, — пояснил дядя Федя, забрасывая гусака в кузов. — В-вещдок… Хозяйка, с-садись, п-поедем разбираться. М-мне з-за ка-ка-рдан платить, что ли?!

Последняя бабка исчезла с дороги примерно через три секунды. Деревушка, через которую проезжал «студебеккер», приобрела вид эвакуированной.

— В-вот т-так, — довольно сообщил дядя Федя, лихо запрыгивая в кабину.

Следующую реплику он произнёс, высаживая Олега у марфинского поворота:

— С-слышь, т-турист. Бу-будешь ещё в на-наших кра-краях — по-по-подсажу. Бы-бывай.

— Спасибо большое! — крикнул Олег ему вслед. Водила молча махнул рукой из окна.

Олег остался стоять на дороге. В его распоряжении было ещё больше трёх часов, чтобы добраться до Марфинки и объясниться с Верой Борисовной. Единственное, что у Олега не складывалось — как же ему отвертеться от дачи показаний? И вообще — как быть, если на суде не на кого будет сослаться, кроме него? Но это он решил оставить на потом. Пока главное — спасти людей. А за три часа семь километров можно проехать несколько раз туда и обратно — как не фик делать!

Нога побаливала. Совершенно ощутимо и очень неприятно, но не настолько, чтобы из-за этого выпадать в осадок. Да, с Князем ещё разговор будет. Ну да там и врать не придётся.

Он успел проехать километра два. Совсем рассвело, вставало солнце — и, обернувшись, чтобы посмотреть на рассвет, Олег увидел догоняющий его грузовик. Тот как раз сворачивал с государственной дороги — его не было слышно, но виднелся он необычайно отчётливо, как очень тщательно выполненная моделька.

«Ещё и подбросят,» — удовлетворённо подумал Олег. А когда вновь повернулся по курсу движения — то потерял равновесие и тяжело встал на больную ногу.

Он остановился на пригорке посреди полей, разделённых заградительными лесополосами, недавно появившимися как раз в этом времени. И вот из-за последней из них, километрах в четырёх отсюда (дальше уже начинались огороды Марфинки) выскользнула какая-то букашка. Он мчалась по просёлку, почти не поднимая прибитую росой пыль.

Мотоцикл. С люлькой на этот раз. Чтобы девчонке не трястись на заднем неудобном сиденье.

Но как же так?! В газете написано!… Не может быть!!!

Холодея, Олег понял — может. Скорее всего, Старик Время (как у Льюиса Кэррола — не пытайся провести время, девочка!!!) не простил даже минимального вмешательства — где-то что-то соскользнуло, провернулось, перелицевалось — Кривощаповы выехали раньше.