Нападавших (или атакующих?) — с первыми же выстрелами заученные некогда строки Устава напрочь вылетели из головы — оказалось трое: двое с винтовками и один с пистолетом и в фуражке, видно, офицер. И отчего-то именно этот последний, державшийся чуть позади, показался Сергею наиболее опасным. Высунув между колесами ствол «калаша», Маклаков поудобнее перехватил пластиковое цевье и выцелил бегущего. О том, что сейчас он во второй раз в жизни выстрелит в живого человека, уже не думалось, равно как и о том, что вообще происходит. Прав был ротный — чем хорош Устав, так это тем, что позволяет не думать тогда, когда надо действовать. На них напали, и они обязаны оказать противнику огневое сопротивление. Все. С этой мыслью старшина выбрал слабину и потянул спуск.

Автомат привычно толкнулся в плечо, и бегущего отбросило назад. Не отпуская спускового крючка — подсознательно он помнил, что так стрелять нельзя, что это неправильно, что сбивает прицел, перегревает и изнашивает ствол и нерационально расходует боеприпасы, но палец будто бы вдруг окостенел, — он повел стволом из стороны в сторону, пересекая свинцовой строчкой еще две жизни. Грохот выстрелов привычно оглушил, и где-то глубоко мелькнула шальная мысль, что все это происходит не с ним. Да-да, точно, конечно же, не с ним! А если даже и с ним, то на самом деле он сейчас лежит на стрельбище, на расстеленном брезенте, а позади стоит с планшетом принимающий стрельбы офицер. И впереди вовсе не люди из плоти и крови, а покрытые пробоинами бездушные фанерные мишени, безропотно падающие под ударами его пуль...

В этот момент боек щелкнул вхолостую. «Семьдесят четвертый» израсходовал первый из выданных Крамарчуком — а кто это, кстати: кто-то из прошлой, уже такой далекой и нереальной жизни, да? — магазинов. Старшина автоматически отстегнул опустевший рожок, отбросил в сторону, нащупал на боку подсумок и перезарядил оружие, вскользь припомнив, что третий магазин он отдал Родионову. За спиной грохотнула очередь Витькиного автомата, грохотнула — и осеклась, завершившись коротким стоном, шорохом падающего тела и каким-то непонятным бульканьем.

Перевернувшись на бок, Маклаков обернулся. Земляк лежал, обеими руками зажимая простреленную шею, алая пузырящаяся кровь выплескивалась сильными толчками между его пальцев. Согнутые в коленях ноги яростно скребли каблуками берцев по траве, но с каждой секундой все слабее и слабее. Серега не был особо искушен в военно-полевой медицине, но отчего-то сразу понял, что тот уже не жилец — пуля, видимо, пробила не только горло, но и сонную артерию.

Извернувшись ужом, он прополз обратно под задним мостом и подтянул к себе автомат товарища. Отстегнув магазин, на ощупь определил, что тот пуст: перед смертью Витька все-таки успел расстрелять последние в жизни тридцать патронов. Что-то металлически щелкнуло несущую раму, визгнув куда-то в сторону, со смачным шлепком ударило в шину. Третьей пули — уже его собственной — Маклаков не услышал. Просто тяжелый удар в грудь, будто кирзовым сапогом со всей дури въехали. И разрывающая внутренности боль, только отчего-то вовсе не в груди, а в спине... «А, ну да — вяло подумалось старшине, — на выходе пуля всегда наносит большие повреждения, оттого и боль». Мысли стали вязкими и какими-то вовсе не важными. Входное отверстие, выходное... имеет ли это хоть какое-то значение? А Крамарчук, хоть и нормальный мужик, все же порядочный гад! Не мог эти свои дурацкие патроны – гранаты -взрывчатку в другое место спрятать? Да уж, постояли они с Витьком на посту в последний раз, называется, хорошо постояли!..

И это было последней мыслью так и не дождавшегося своего счастливого дембельского поезда старшины Сергея Маклакова.

Глава 2

Что именно произошло, сержант корпуса морской пехоты шестого флота США Джимми Джойс так и не понял.