|
Даже с Ниной. Вечером она явилась пристыженная, понурая, мечтающая стать невидимкой, лечь живой в могилу и присыпаться сверху землей. Дед подал ей два горячих бутерброда с сыром, ветчиной и зеленым салатом и велел все съесть, пока не остыло. След его пальцев на каждой щеке внучки побледнел, но совсем не исчез. Она не решилась признаться, что не голодна, молча проглотила ужин, приправленный слезами, и ушла к себе. Стоя перед кроватью, Нина машинально сунула руку под подушку, чтобы достать анонимку, но листка там, конечно же, не оказалось. Она досадливо поморщилась, вынула из ящика стола конверт с фотографиями матери и приоткрыла окно, потом щелкнула зажигалкой, которую забыл Этьен, подожгла уголок конверта и выбросила его на козырек крыши, несколько раз повторив про себя: «Ты во всем виновата, грязная шлюха!»
Накануне Нина до рези в глазах вглядывалась в снимки, пытаясь представить себе, как выглядела Марион наяву. О чем она думала? С кем дружила? С матерью Этьена? Дружба передается по наследству? Она доверяла Мари Лор? Знала уже тогда моего отца? У меня ее глаза? А нос? А улыбка? Какой у нее был голос? Куда подевалась одежда, которая была на ней в тот день? Нина смотрела, как догорает в водосточном желобе бумага, и думала, думала, думала… Через несколько дней она нашла на кухонном столе адресованное ей письмо, проштемпелеванное накануне в Ла Комели. Адрес был написан знакомым почерком, и она решила прочесть его в своей комнате, за закрытой дверью.
Милый мой зайчонок! Это письмо тебе не придется тайком забирать из моей сумки. Оно твое по праву. Читать чужую почту – серьезный проступок, но я все равно прошу у тебя прощения. Я не должен был поднимать на тебя руку. Никогда. Но я испугался – как суетливый старик. Ты совершила ужасный поступок, это бесспорно, а я не имел права на рукоприкладство в присутствии твоих товарищей. Ты моя малышка, и я не имел права. Ты – беззащитная, ты – зеница моего ока, и мне стыдно. Я всегда буду мучиться из за того, что сделал, и надеяться, что ты когда нибудь простишь меня. Любящий тебя дед.
Неуверенный, детский почерк Пьера перевернул душу Нины, и она ответила открыткой с Синей птицей в память о сказке, которую Пьер читал ей в детстве.
«Дедуля, я прочла и снова прошу у тебя прощения. Я искала любовные письма, думала, они есть в твоей сумке, и зарвалась. Постараюсь никогда больше такого не делать. Еще раз – прости меня! Твой зайчонок».
22
15 июля 1990
Нина отпразднует четырнадцатый день рождения на морском побережье, в Сен Рафаэле. Она уже собрала чемодан. Коричневый, из картона и дерматина, совсем не модный, он когда то принадлежал Одили и лежал на шкафу в комнате деда. «Пусть теперь будет твоим…» – сказал Пьер Бо, расставаясь с реликвией. Нина позвонила Адриену. – Как выглядит твой чемодан? – Как торба хиппи – он мамин, в розовых цветочках… Вудстокская штучка! – Моему сто лет, он воняет нафталином. – Хочешь, поменяемся? – Не могу… Бабушкино сокровище… У деда будет сердечный приступ, если он узнает. Пьер Бо подарил внучке десять банкнот по 100 франков. Впервые в ее маленьком кошельке лежит такая куча денег. Еще он собрал ящик овощей, чтобы Нина ела их с друзьями на каникулах. Ей неловко тащить с собой помидоры и зеленую фасоль, но она не посмела перечить деду, потому что понимала: Пьер делает для нее все, что в его силах, и ему горько, что он не мог сам устроить внучке путешествие мечты. 3 часа утра. Нина лежит на кровати с открытыми глазами и слушает удары своего сердца. Через час дед постучит в дверь – она будет готова! – и повезет ее к Больё. |
