– Нет. – Алекс покачал головой и крепко затянулся; губы его скривились, словно в горькой усмешке. – Она шептала твое имя, но, насколько мне известно, не приходила в сознание. Ни разу даже не открывала глаз. Видимо, ей снился сон.

– Сон?

– Да, или что-то в этом роде. Не знаю. Господи, как меня все это достало! – Он потер лоб. – Черт! Мне надо выпить. А тебе?

Кивнув брату, он пересек комнату и подошел к старинному бару розового дерева. Нашарив в кармане связку ключей, открыл шкафчик. За фигурными дверцами отражались в зеркалах бутылки скотча, бурбона и ржаного виски – лучшие сорта, какие можно купить за деньги.

– Может быть, стоило подождать в больнице? – предположил Ник.

– Да нет. Они сказали, что позвонят, – оглянувшись через плечо, отозвался Алекс. В первый раз за сегодняшний день уголки его губ тронула улыбка. – Медсестра меня оттуда попросту вышвырнула. Сказала, что я... как же это она выразилась... ах да, «чересчур настойчив». Если честно, я просто на нее наорал. Тебе что налить?

– Скотч. До краев.

– Мама?

– Мне ничего не надо. У меня есть, – чопорно ответила она, приподняв чашку.

Нику вспомнилось, что мать почти не пьет. Даже на приемах она всегда ограничивала себя рюмкой вина – по всей видимости, в знак молчаливого протеста против пьянок отца.

– Ты говорил с врачом? – спросил Ник.

– Да. Фил Робертсон полагает, что Марла приходит в себя, но считает, что это может занять несколько часов или даже дней. И еще он сказал... – Алекс извлек из бара пару бутылок. – Если она очнется и все анализы будут нормальными, Робертсон ее выпишет. – Он разлил выпивку по рюмкам. – Я уже нанял сиделку.

– Что ж, хорошие новости, – заметил Ник, очень стараясь удержаться от сарказма.

Отвернувшись к окну, он смотрел, как, размывая сумрачный осенний пейзаж, колотит в стекла дождь.

– Кой черт хорошие! Просто других у меня нет. Сейчас Алекс выглядел старше своих сорока двух лет.

Чувствовалось, что он и в самом деле предельно устал.

На дне старинного бокала с вытисненным на хрустале гербом – дурацким свидетельством фамильного кейхилловского самодовольства – звякнули кубики льда. Другой бокал Алекс протянул Нику.

– За лучшие времена, – произнес Алекс и сделал большой глоток. Обжигающий скотч заструился ему в горло, к чуть смягчился ледяной взгляд серых глаз.

– Аминь, – заключила Юджиния. При виде того, как сын одним глотком прикончил выпивку, в глазах ее мелькнула тень неодобрения.

– Ну что, Ник, как тебе в родных пенатах? – заговорил Алекс. – Много перемен, верно? Один человек умер, другой при смерти, Марла в больнице, дела в беспорядке, да еще и новый племянник, которого ты даже не видел!

Юджиния улыбнулась Нику. Он бы счел эту улыбку знаком любви, если бы не так хорошо знал свою мать.

– Как бы там ни было, мы рады, что ты вернулся, Николас.

Ник разом опрокинул в себя скотч. Обжигающая горечь напитка была хорошо ему знакома: иногда Нику казалось, что он родился с памятью об этом вкусе.

– Расскажи мне о несчастном случае, – обратился Ник к Алексу, который тем временем вернулся к бару и налил себе вторую порцию.

Ника удивляло бездействие матери и брата. Марла очнулась, открыла глаза, заговорила: надо что-то делать, казалось ему, а не сидеть в гостиной, загроможденной антикварным хламом, и разбавлять виски пустыми разговорами!

– Что именно произошло?

– Мы думаем, что Марла и Памела Делакруа, ее подруга, ехали к дочери Памелы, которая живет в Санта-Крус.