А ей то от этого будет каково? Как там: «…но, если бы, любя, ты захотела новых встреч, Я б отказался от тебя, чтобы любовь твою сберечь…». Конечно, речь в этом стихотворении шла не об отрезанных яйцах, а, скорее, о яйцах действующих, и об их несомненной опасности для молодой девушки, но смысл, однако же, остаётся один — если человек тебе дорог, то откажись от него, даже если он к тебе тянется, во имя его же будущего счастья. А что, Тоня, бывшая жена моего бывшего школьного товарища, мне дорога? У нас что, общие интересы? Да мы ведь не разговаривали даже толком ни разу. Не было ни доверительных бесед, ни откровений. Просто пожили какое-то время, молча уступая в чём-то друг другу, улыбаясь за общим столом, проспав, обнявшись, несколько странных ночей. Теперь вдруг оказалось, что всего этого мне стало не хватать. Мне одиноко пить свой утренний кофе. Я долго не могу заснуть, потому что мне хочется, чтобы рядом со мной кто-то был. И не просто кто-то, а именно эта женщина Тоня, которой, как она показывала мне всем своим видом, ничего от меня не надо. И мне хотелось, чтобы она лежала рядом со мной именно так — без одежд, тёплая и внимательная. Мне хотелось на спящую неё смотреть долго-долго… Всё-таки мне доктор чего-то там не дорезал — ведь человеку в моём положении не должно приходить на ум ничего подобного. И вообще — нужно забыть уже об этой женщине. Как и обо всех женщинах вообще… В дверь кто-то позвонил. Оля? Нет. Оля сюда уже никогда не придёт. Не буду открывать. Пропади оно всё пропадом. Глаза бы мои никого не видели. Вот — странное дело — когда-то от страха перед полуголодной жизнью в подвалах и в колодцах теплотрассы я позволил себя искалечить. А теперь, сидя в сытости и спокойствии в отдельной квартире, в центре любимого своего города, я хнычу и чуть ли не закатываю истерики. Ах, мол, как плохо мне, как одиноко! Ах! И не нужен теперь я никому!.. А в дверь звонила Тоня. Я разглядел её в глазок, но верить в то, что вижу, не хотел. Тоня не могла ко мне прийти. Потому что прийти ко мне она не могла… Дверь я открыл. А это была правда, Тоня. — Саша, сказала она просто, без всяких предисловий. Саша, ты почему здесь сидишь, как сурок? Ты почему не звонишь, почему ко мне не приходишь? И я подумал — действительно, ерунда какая-то. Почему это я к Тоне не захожу и даже — не звоню. Что мы — враги какие-нибудь? Мы стали пить кофе, потому что нужно чем-нибудь заниматься, когда хочешь чего-то сказать, но слова необходимо подыскивать — они появляются не сразу. Паузы — их можно заполнять прихлёбыванием, дуя, обжёгшись, выбирая в вазочке подсластитель или конфету. Вот в таких условиях Тоня сделала мне предложение. Вообще предложение должен бы был сделать я. Но, в силу вышеизложенных причин, я просто не имел на это права. Предложение от такого человека, как я можно было бы расценить, как насмешку, как оскорбление. Понятное дело, что я бы никогда на это не решился. И потом — ну, ладно, делаю предложение я. И что в подтексте: — Давай поженимся, но только пусть у нас в жизни не будет этого. Я тебя очень люблю и готов с тобой жить до тех пор, пока смерть не разлучит нас, но только этого у нас с тобой никогда не будет. Поэтому предложение мне сделала Тоня. Она сказала, что она взрослый человек и не собирается умерщвлять, хоронить в себе женщину, приносить себя в жертву даже сильной и большой любви, если она будет без этого. Ей это обязательно нужно. Но — только со мной. Она, Тоня, не только любит меня, она безумно меня желает. Она хочет, чтобы у нас было всё, чтобы это не прекращалось ни днём, ни ночью. Она чуть с ума не сошла, когда лежала голая рядом со мной, притворяясь тихой и спокойной. Тоня уже всё продумала. И ей только нужно моё согласие.