— Я не власти ради… Люб он мне больно пришелся. Измаялась я без мужицкого тепла. Годы мои молодые, хотелось…

— Хотелось, хотелось… Что, иных мужиков мало тебе было?

— Иные лезли баловства ради, а он мужем стать обещал, детей моих вырастить хотел.

— И снова дура! Он бы их разбойниками вырастил!

А кто тебе воров плодить позволит?! Изыди вон, сосуд грешный. Могу ли я тебя к вареву допустить. Яшка! Вытолкай ее за дверь!

Повариха медленно пошла к выходу. Сидевший у стены питух поймал ее за руку, притянул к столу.

— Сядь напротив, выпей со мной.

— Спасибо. Мне не до бражничества, — повариха выдернула руку.

— Садись, садись. Дело скажу.

Алена села за стол, питух зашептал:

— Ты у виселицы хорошо ли рассмотрела атамана?

— Где там хорошо. Он изувечен был, лицо, как чело у печки, — черное.

— Верно! Это не Илейка был. Повесили совсем иного человека, чтоб награду получить.

— А где же атаман? — Аленка вытерла концом платка слезы.

— В Судае он. Сам видел. И если он тебе люб — беги туда. Рано князь Ртищев обрадовался. И кабатчик руки трет прежде время. Беги!

Ночью, когда Мирон укладывался спать, ему сказали, что приехала неведомо откуда жонка, зовется Аленою и непременно хочет видеть атамана. Гулко забилось сердце, а вдруг вести о сожжении Алены напрасны, вдруг она вырвалась на волю, жива и разыскала его здесь.

— Веди ее сюда немедля!

Вместе с клубами пара в избу вошла женщина. Высокая, стройная, голова обмотана шалью, лица не видно, только по краям шали белая куржевина. По стати она была так похожа на Аленку, что Мирон обрадованно вскочил с лежанки, бросился к ней, обнял, воскликнул:

— Аленушка моя! Жива, слава богу. Раздевайся! — Сам подбежал к столу, сбил нагар с фитиля в плошке с жиром. В избе засветлело. Женщина размотала шаль, стряхнула куржевину. Нет, это была не Алена. Такая же статная, красивая, но не Алена.

— Кто ты, откуда? — спросил Мирон, поднимая светильник.

— Мне бы атамана увидеть.

— Ну, я атаман.

— Илью бы Ивановича.

Мирон вспомнил, что он теперь выдает себя за Илейку, сказал неуверенно:

— Ну, я Илья Иванович.

— Нет, — женщина покачала головой, — ты не Илья Иванович.

— А ты разве знавала его?

— Виделись.

— Где?

— В Леденском Усолье. И там… на берегу Тотьмы.

— Садись. Какое у тебя к нему дело?

— Так ты же не он.

— Он меня заместо себя оставил. Любое дело вершить за него велел.

— Мое ты не повершишь.

— Как знать. Говори.

— Где он? Когда будет?

— Ты сама сказала — на берегу Тотьмы видела его.

— Видела. Стало быть, его в живых нет?

— Может быть, он наказ про тебя оставил? Говори. Не ехать же тебе обратно.

Повариха долго молчала, потом сказала:

— Я в Леденском Усолье в кабаке поварихой была. Он с атаманами заехал туда погреться. Шибко холодно было.

— Ну-ну.

— Я сама не знаю, как сталось — села я с ним рядом. Что-то потянуло меня, будто много лет я его ждала, будто давно знала.