Дыхание ее замедлилось, стало менее глубоким. Напряжение в мышцах исчезло. Ее мысли стали более расплывчатыми и менее навязчивыми.

Зазвонил телефон.

Пятый звонок свидетельствовал о том, что ее отвечающее устройство не включено, десятый – что звонивший проявляет настойчивость... или попал в беду. Ставя сто против одного, что ошиблись номером, или хуже – звонит чокнутый, Сара подползла к телефону возле тахты.

– Алло, – произнесла она, прочищая горло от остатков сна.

– Доктор Болдуин?

– Да.

– Доктор Болдуин, это – Рик Хоккис, из агентства Ассошиэйтед Пресс, присутствовал на вашей вчерашней пресс-конференции.

– С вашей стороны ужасно неумно и нетактично звонить в такую рань. – Она думала, бросить ли трубку. – Что вам надо? – все же спросила она.

– Ну, для начала хотел бы получить ваши замечания по поводу обвинений, содержащихся в утренней колонке Акселя Девлина в ваш адрес...

Лиза Грейсон сидела перед зеркальцем на распорке, стоявшем перед ней на столике-подносе, пытаясь как-то привести в прядок свои волосы. Через несколько минут в третий раз придет в больницу ее отец. На этот раз она готова встретиться с ним. Она решилась на это вчера вечером. Но меньше чем час назад посыльный доставил золотой кулон с бриллиантом и выгравированным на нем ее именем.

Если бы дело ограничилось только этим – если бы отец и дальше не понимал ее душевного состояния и того, что для нее важно, – она вполне могла бы опять прогнать его с глаз долой. Но к подарку была приложена записка. Она была написана на фирменной бумаге, заказанной много лет назад еще ее матерью, на которой был оттиск силуэта их дома в Стони-Хилл. Лиза отложила гребенку и стала всматриваться в картинку, гадая, изменили ли хоть сколько-нибудь ее комнату. Потом снова перечитала записку отца.

"Дорогая Лиза!

Знаю, что ты сердишься на меня за многое, причинившее тебе боль. Я очень, очень сожалею, что поторопился, не попытался лучше понять тебя. Ты нужна мне. Прости меня, пожалуйста, и вернись в мою жизнь. Обещаю, что на этот раз все будет так, как ты хочешь.

Люблю тебя, папа".

«Я сожалею». Пять лет. Пять лет вырваны из их совместной жизни. Неужели он действительно понял, что именно этих слов она ждала. «Я сожалею... Ты нужна мне». Лиза коснулась своей забинтованной ампутированной руки. Теперь и она нуждалась в нем. Возможно, всегда нуждалась.

Звонок телефона возле кровати прервал ее размышления.

– Алло?

– Лиза, это Дженин из ординаторской. Опять пришел ваш отец.

Когда Уиллис Грейсон постучал и вошел в палату, Лиза встретила его, встав с кровати. В одной руке он держал розу, а в другой газету. На мгновение он задержался в дверях, рассматривая ее. Потом бросил розу и газету и заключил ее в объятия.

– Ты не представляешь, как я страдал без тебя, – воскликнул он.

– Папа, ты писал, что сожалеешь о причиненной мне боли... о том, что прогнал меня. Ничего другого ты не говорил.

– Хочу, чтобы ты вернулась домой. Сегодня же.

– Думаю, они не выпишут меня до завтра.

– Они сделают это сегодня, если ты об этом скажешь. Я уже переговорил с доктором Слайдером и доктором Бленкеншипом. Твоя кровь восстановилась, а швы мы можем снять в своей больнице.

– Как моя комната?

– В Стони-Хилл?

– Да.

– Почему ты спрашиваешь, она... она такая же. Такая же, как в тот день, когда ты... такая же, какой она была всегда. Ты поедешь?

– Мне надо кое-что упаковать на квартире, и я хочу попрощаться со своими соседями.