Письмо было от Стефена. Она прочитала его, когда осталась одна в своей комнате. На нем не стояла дата, и оно не содержало новостей и информации о его окружении, так что невозможно было предположить, сколько времени оно находилось в пути. Это откровенное пронзительное любовное письмо, внутри которого лежал высохший цветок лаванды, она перечитывала снова и снова, пока не была вынуждена сменить конверт, так как старый совсем истрепался.

Волосы Керен выросли до такой длины, что теперь она могла ходить, не стесняясь. Она не хотела вспоминать, как пряди ее длинных волос, словно серебряные змейки, падали на пол, устланный сеном. Наконец-то она почувствовала, что может навестить родных. До своей деревни она добралась на лодке, что было для нее абсолютно привычным, так как она выросла на берегу фьорда. Ее замужняя сестра Марта жила со своим мужем Раолдом в доме, в котором располагалась их собственная пекарня. Они, не имея собственных детей, удочерили Керен после смерти родителей зимой 1935 года. Но их чрезмерная опека не давала ей никакой свободы. Именно по этой причине она и уехала работать на ферму Рейна. Конечно же, ее сестра не отвернулась бы от нее, если бы она вернулась на ферму с обритой головой, она простила бы ей все, но она не знала, как к этому отнесется Раолд. В тот день, когда она появилась на пороге дома, Марта, увидев ее, побежала ей навстречу.

— Ты приехала!

Они обе смеялись и плакали. Раолд, собранный, серьезный человек, радостно пожал ей руку. Ей не стоило беспокоиться, потому что Джина послала им письмо, в котором рассказала всю историю и посоветовала ждать, пока Керен не решится приехать домой. И они приняли ее как родную дочь.

На следующий день Раолд предложил ей работать продавщицей в его магазине, чем она и занималась до отъезда. Позже, как она и ожидала, он завел разговор о ее месте жительства.

— Я слышал, что ты долгое время жила в доме Тома Рейна, у которого собираются немцы, — произнес он, и его худое лицо помрачнело. — Мне это совершенно не нравится.

Он был значительно старше своей жены и чувствовал двойную ответственность за свою приемную дочь.

— Хорошо, что ты вернулась, — поддержала его Марта. — Я так расстраивалась, что ты не с нами. Твои письма озадачивали меня, хорошо, что Джина Рейн объяснила, как все обстоит на самом деле.

Прежде чем Керен успела ответить, Раолд снова заговорил.

— Тем не менее я должен быть честен с тобой и хочу взамен получить то же самое.

Это был один из его принципов — всегда быть честным по отношению к людям, которые так или иначе связаны с ним. Даже когда немцы покупали продукты в его магазине, он никогда не обвешивал их и не подсовывал некачественный товар. На его столе хлеба было не больше, чем он выдавал своим покупателям по их продуктовым карточкам.

— Я делаю все от меня зависящее ради свободы нашей страны. Ты со мной?

— Да.

— Сейчас, — продолжил Раолд, — наша деревня стала чуть ли не первым портом, откуда маленькие суда отправляются через Северное море. Тебе не стоит ввязываться во все это. Когда вечером я скажу, что работаю один в пекарне, ты, так же как и Марта, ляжешь спать, и не будешь задавать лишних вопросов. Это ясно?

— Абсолютно ясно, но только я собираюсь вернуться обратно в дом Тома Рейна и постараюсь навещать вас как можно чаще.

Они никак не могли повлиять на ее решение, хотя она была очень благодарна им за их доброту. Она привыкла к своей новой жизни. Правда, в выходные приходилось поработать, особенно когда предстояла крупная вечеринка, после которой, бывало, требовалось не меньше двух дней, чтобы привести дом в порядок. В течение недели она была предоставлена самой себе. Ее окружала тишина, и иногда наступали моменты, когда ей казалось, что стены старого дома хранят в себе энергетику предыдущих поколений и несут целебную силу.