- Полный джентльменский набор! - с торжеством воскликнул Найдич, извлекая, наконец, кусок линя, свернутый в круг, метров пятнадцать.

Находка приподняла настроение. Тем временем начал задувать легкий ветерок.

- Пунент начинается, - определил Кудояров, прибегая по старой привычке к принятой у черноморских рыбаков греческо-итальянской терминологии. - Ох, не любят у нас на Керченском побережье этот западный ветер! Кличку ему дали довольно обидную "дурной пунент". Как засвежеет - в шторм переходит, ставные невода бьет, рыбака гоняет. Задует такой, как из мешка, и бычка не поймаешь! То ли дело добрый, ласковый левант с востока.

Дуновение ветра освежило в памяти Кудоярова детские годы, когда он, совсем мальцом, разделял с отцом тяжелый и чреватый опасностями труд рыбака и не раз заглядывал гибели в бездонные очи.

В этой суровой школе научился Кудояров читать в море, как в открытой книге, угадывать глубокие и мелкие места, знать холодные и теплые течения, предвидеть перемены погоды по восходу и закату солнца, по изменениям в цвете неба и морской воды, по облакам, по полету птиц, ориентироваться в дожХь и туман, не имея под руками ни карты, ни компаса, ни даже часов.

- Вы, кажется, в молодости рыбачили, Евгений Максимович? - спросил Скобелев. Он был немного знаком с биографией Кудоярова и всегда поражался этому человеку. Сколько таланта и трудолюбия нужно Иметь, чтобы от босоногого мальчишки из рыбачьего поселка подняться, в его пятьдесят с лишним лет до крупнейшего специалиста в области океанологии. И двух докторских степеней.

- Вы ведь, помнится, из рыбацкой династии?

- Как же, деда и брата взяло у меня море. А все равно на соленый простор тянет...

- И самому, верно, не раз приходилось в море горя хлебнуть?

- Всякое бывало. Ведь деды о таких вещах, как авиаразведка и радио даже не слыхивали, а мотор был редкостью. Парус да весла - вот и вся техника. Есть такая пословица: "У труса рыбы не спрашивай". А на глубине рыбу брать - это такое дело, не с удочкой на берегу сидеть.

Если застигала рыбака в море "штурма", то старался он уйти подальше от земли и молился Николе-угоднику об одном,-чтоб не прибило к берегу. Во тьме непроглядной шел он туда, куда гнала погода. Главное, не плошая, нужно было подаваться на глубину, не то попадешь в шквалистую зыбь зальет, закатает, пропадешь ни за грош!

Ей-богу, и сейчас по спине проходит холодок, как вспомню одну зимнюю январскую ночь. Мне тогда лет восемь было. В виду Херсонесского маяка закрутила нас "мигичка" - туман со снегом. В трех метрах ничего не видно, но по зыби понятно, что берег близко. Бросили якорь - заливает. С нами был старый, опытнейший рыбак, Клейманов Яков Лукич, севастопольский старожил, с Северной стороны. Говорит отцу: "Бог с ним, с якорем, Максим. Не уйдем мористее - пропадем".

Оставивши якорь и добычу морю, стали на веслах отбиваться от берега. Прогребли с час, потом завернули, спасаясь от ветра, за маяк. Тут нашли "бунацию", по тамошнему - затишье, но маяк вдруг скрылся из виду. Чтобы не натолкнуться на косу, свернули в бухточку. И здесь наш бот сел на камни. Дело худо - зыбь поднимает суденышко, бьет о камни. Днище пробило. Потом подкинуло нас и понесло.

Зыбь так сильна была, что выкинуло нас метров за десять от воды. Полузамерзшие, окоченевшие, почти голые - это в январскую-то стужу! - с изодранными в кровь руками, кое-как добрались мы до маяка, на наше счастье он недалеко был, и долго здесь отпаивали нас горячим чаем и оттирали водкой, пока мы "мама" сказать смогли. И представьте себе - хоть бы насморк схватил. Мне. после Клейманов говорит: "Ты, Женька, видать, в сорочке родился. Я уж про себя отходную читал: "Прими меня, господи, во царствии твоем.