Старик тряхнул седой головой, словно восхищаясь неслыханными достижениями Клинера.

Некоторое время мы молча сидели друг напротив друга.

— Бумага идеальная? — подсказал я.

Кивнув, старый профессор продолжил читать лекцию.

— С этим мы столкнулись впервые, — повторил он. — Во всем процессе бумага — самое сложное. Не забывайте, мы говорим не о каких-нибудь любителях. Речь идет о промышленных масштабах. В год Клинер печатал стодолларовых купюр на общую сумму четыре миллиарда.

— Так много? — удивился я.

— Четыре миллиарда, — повторил он. — Приблизительно столько же, сколько в Ливане. Это по оценкам Джо. Но кто-кто, а он-то должен был знать. И это необъяснимо. Четыре миллиарда сотенными — это сорок миллионов банкнот. Огромное количество бумаги. Что совершенно необъяснимо, мистер Ричер.

Ведь бумага у Клинера идеальная.

— Какая бумага нужна для того, чтобы печатать деньги?

Протянув руку, Кельстейн забрал у меня десятку. Смял ее, затем расправил и разгладил.

— Бумага представляет собой смесь волокон. Уникальное сочетание. Приблизительно восемьдесят процентов хлопка и двадцать процентов льна. Древесной пульпы в ней совершенно нет. У нее больше общего с рубашкой, надетой на вас, чем с газетой. В бумагу добавляют специальный химический краситель, придающий ей неповторимый кремовый оттенок. И в нее вплавлены беспорядочные красные и синие полимерные нити, толщиной с шелковые. Бумага, на которой печатают деньги, — настоящее чудо. Долговечная, служит несколько лет, не разлагается в воде, на жаре и на холоде. Строго определенная абсорбция, что позволяет передать мельчайшие подробности гравировки.

— Значит, подделать бумагу трудно? — спросил я.

— Практически невозможно. В своем роде, подделать бумагу так трудно, что ее не может подделать даже официальный поставщик казначейства. Он с огромным трудом производит ее одинаковую, партия за партией, а ведь это без преувеличения самый опытный производитель бумаги в мире.

Я мысленно повторил то, что услышал. Пресс, клише, краска, бумага.

— Значит, ключом является бумага?

Кельстейн печально кивнул.

— Мы пришли к такому заключению. Мы согласились, что главной проблемой является источник происхождения бумаги, но мы понятия не имеем, откуда она берется. Вот почему я в действительности ничем не могу вам помочь. Я не мог помочь Джо и не могу помочь вам. Я очень сожалею.

Я внимательно посмотрел на него.

— У Клинера склад набит чем-то. Быть может, бумагой?

Кельстейн презрительно фыркнул.

— Вы меня не слушаете? Бумагу нельзя достать. Никак. Нельзя достать бумагу на сорок банкнот, не говоря о сорока миллионах. В этом главная загадка. Джо, Уолтер и я целый год ломали головы, но так ничего и не придумали.

— Кажется, Бартоломью что-то нашел, — сказал я.

Кельстейн печально кивнул. Медленно встав с кресла, он подошел к столу. Нажал клавишу воспроизведения на автоответчике. Прозвучал гудок, затем кабинет наполнился голосом убитого ученого.

— Кельстейн? Говорит Бартоломью. Я звоню в четверг, поздно вечером. Перезвоню тебе завтра утром и скажу ответ. Похоже, я тебя опередил. Спокойной ночи, старина.

В голосе звучало восторженное возбуждение. Кельстейн стоял, уставившись в пустоту, словно в воздухе витал дух Бартоломью. Он был очень огорчен. Я не мог определить, смертью своего старого коллеги или тем, что старый коллега его опередил.

— Бедняга Уолтер, — наконец сказал он. — Я знал его пятьдесят шесть лет.

Я помолчал. Затем тоже встал.