Его дружки-диссиденты и Тёмка Белов.

Бравик с Никоном быстро разыгрывали начало. Бравик начинал с равнодушным видом, он надеялся, что Никон попадется на "дурацкий" мат. Такое бывало. Но Никон не попался.

– Что я тебе – мальчик, что ли… – тихо проворчал Никон.

– Зря Гаривас с ними дружит, – неодобрительно сказал Бравик. – Больно храбрый Гаривас. Эту лавочку скоро прикроют… Какая свобода? Какая тут может быть свобода?

Никон пошел ладьей на e1, Бравик передвинул пешку на e5.

– Может, – уверенно сказал Никон. – Просто "Московские новости" не читаешь. В стране теперь свобода… Ты знаешь, что Бехтерева убили, потому что он сказал, что Сталин – шизофреник?

– Чушь, – сквозь зубы сказал Бравик. – Не был Сталин шизофреником… Он вообще был на порядок проще, чем о нем теперь пишут. За "Московскими новостями" всегда очередь. Мне некогда стоять в очередях… Ты верхогляд, Никон. Почему ты такой верхогляд, а? Бехтерева убили, потому что он занимался теорией массовых психозов. А весь этот режим – сплошной массовый психоз. А ты – верхогляд… И потом, "Время и мы" – это израильский журнал. Там Поповский редактор. Ты читал его "Тысяча дней академика Вавилова"?

– Не… Не читал. Некогда… "Время и мир"! Точно – "Время и мир". Ошибочка…

Но – независимый журнал. Ты, Бравик, пессимист.

Никон налил себе рюмку и пошел слоном – a4-b3.

– А ты разгильдяй, – сказал Бравик. – Что за херню ты докладывал на Обществе?

– В чем дело? – холодно спросил Никон.

– "В чем дело"… Слышь, Никон, не надо модничать! Ты статей, что ли, морозовских начитался? У тебя еще ни фига нет отдаленных результатов! Ты посдержаннее себя веди… Какие, на хрен, пункционные нефростомы? У тебя есть разовые дренажи? Нету? А где ты их возьмешь? Так что давай оперируй нормально…

Ты не в Америке, Никон. Ты сейчас начнешь наши резинки пихать, а потом у тебя полезут осложнения… Ты что – хочешь капитал сделать на модных штучках? Ты что – как этот крендель из госпиталя эм-пэ-эс? Он спер французский дренаж со стенда на выставке и докторскую написал. А дренаж был один-единственный… А такие вот, вроде тебя, начали наши дренажи мастрючить… И у них теперь осложнения. Ты полегче.

– Ох ты, елки-палки, академик… – сказал Никон и погасил окурок. – А чего делать-то? Нету дренажей! И чего? Весь живот полосовать, когда можно тонкую трубочку поставить?

– Модничать не надо, – сварливо сказал Бравик.

– Вот что, Бравик, давай-ка в шахматы играть, – миролюбиво сказал Никон.

– Я давно играю, а ты трепешься, – сказал Бравик.

Отец давно уже отложил журнал и смотрел фильм. И, кажется, даже не смотрел, а подремывал.

– А тебе Гаривас не рассказывал про журнал? – вполголоса спросил Никон.

– Нет…

Бравик задумался. Никон мог убрать его пешку. Мог не польститься на нее, но мог и убрать. А она Бравику была нужна. Бравик кое-что придумал.

– А представляешь – если он действительно откроет журнал?

– Нет, не представляю… Дай подумать.

– А ты не одобряешь Гариваса?

– В чем не одобряю?

– Ну, в том, что он из больницы ушел, из медицины ушел.

– Он уже давно ушел, – сказал Бравик. – Он взрослый человек. Решил уйти – и ушел.

– Я бы не смог уйти, – сказал Никон.