Гость неторопливо расстегнул пуговицы халата, снял его и небрежно бросил на перила балкона.
– А Саша?
– Простите?.. – Гость обернулся.
– Саша… Саша Берг.
– А… Берг… Горный лыжник… Это так… Детский лепет… Тут и комментировать особенно нечего. Сенька – его двоюродный брат. Они росли вместе. Сенька – его детство, его юность. Умер Сенька – закончилась юность. Хотя тоже драма.
Сергеев молчал.
– А что до вас, Геннадий Валерьевич… Вы подозреваете, что уход вашего общего друга будет концом компании. Пряжников был вашим праведником, вашим цементирующим компонентом. Никон дрался в кабаках, Берг роскошно катался на горных лыжах, Белов, Гаривас и вы развлекали компанию писательством, Браверман замечательно оперировал. Друг с другом вы пили, умничали, дружили. Но за советом вы бежали к Пряжникову. Он мирил вас с женами, у него вы жили после разводов, даже оставляли ему детей, когда уезжали со своими девицами в Прибалтику. Вы и теперь не разбредетесь. Но это будет не то. Бравик с Сергеевым – да. Никон с Гаривасом – да. Берг, Вацек, Белов – тоже да. Но вместе вам уже не собраться.
Боюсь, что не собраться. Может, это и лучше.
– С хрена же это лучше?
– Черт его знает… И вообще, кроме "лучше" и "хуже" есть еще много других категорий. Понятных, кстати, даже вам.
– Ну а Сенька? – глухо спросил Сергеев и в упор посмотрел на гостя.
– А что Сенька, – гость невесело усмехнулся. – Он уже не здесь. Уже вошел в ту дверь.
– А что он думал? – Сергеев наклонился, сидя на стуле. Он крепко сжал кулаки, так что ногти впились в ладони… – Что он думал, Вергилий?
Гость тоже наклонился к Сергееву и быстро ответил:
– Так вы догоните и спросите!
Сергеев вздрогнул и откинулся на спинку стула.
– Не надо, – негромко сказал гость. – Не надо преждевременно заглядывать в последнюю страницу. Никто не имеет на это права. Я и без того вам немало сказал.
У вас же голова на плечах, а не горшок с говном. Додумайте сами.
Сергеев выдохнул и встал.
– Посмотрю, как там Сенька.
– Посмотрите, – безразлично сказал гость.
Сергеев отворил балконную дверь, зашел в теплую палату. Подошел к кровати, постоял. Сенька дышал – громко и с долгими паузами.
Кто-то прошел мимо палаты. В коридоре еле слышно гудели лампы дневного света.
Сергеев зачем-то поправил на Сеньке одеяло.
Он вышел на балкон. Там никого не было.
Сенька перестал дышать в половине шестого. Громко вздохнул, всхлипнул раз, другой… И все.
Сергеев постоял возле кровати, погладил Сеньку по щеке.
Он снял халат, тапочки, надел ботинки. Прошел по коридору в ординаторскую, постучал, открыл дверь, встретился взглядом с сонным Гулидовым и сказал: "Все…
Умер".
Сергеев вышел из отделения, спустился в фойе, разбудил гардеробщицу, надел плащ.
Он прошел аллейкой, хрупая подошвами по утреннему ледку.
Утро было морозным, голубым и ясным.
По Ленинскому катили первые машины. Сергеев шел, зажав в губах незажженную сигарету, и бормотал: "Плохо-то как, Господи… Как плохо…" Профессор Браверман, декабрь 98-го
"О, ЭТА СКУКА НИЦШЕАНСТВА…"
Высокой памяти хирурга Петра Николаевича Сергеева посвящается Господи, сохрани подольше это дурацкое российское самоедство! Еще никому оно не помогло, но все равно сохрани его в нас подольше!
Виктор Конецкий "Разные люди" Во вторник, как всегда, как вчера, как год, три, пять лет назад, в пять минут девятого Бравик вошел в отделение. |