– А он, пожалуй, ближе всех вас к пониманию того, что происходит.

– Вот как?

– Представьте себе. Он же лет пять как отошел от вашей компании? Помните, почему?

– Помню, – сказал Сергеев. – Мишка женился.

– Так и вы все женились. И не по одному разу.

– Он очень сильно женат.

– Что значит "сильно"?

– Ну, у нас так шутят, – усмехнулся Сергеев. – "Сильно женат" – это значит счастливо женат. Прочно женат. На всю жизнь женат.

– Хорошо сказано. У него ведь сын?

– Да. Егор. Так что Майкл?

– Ваш Майкл всю жизнь идет в бой. Он герой, обычный и незамысловатый герой…

– Да бросьте вы! Почему у вас все так накатанно и гладко? Постоянно у вас наготове формулировка!

Сергеев вдруг разозлился, ему вдруг захотелось возражать.

– Слушайте, вам то ли хочется поспорить, то ли вы ни черта не понимаете в своих друзьях. Ваш Майкл – герой, говорят вам. Комсомолец-доброволец. И специальность у него соответствующая, подходящая – реаниматолог. "Отступать некуда, позади – заградотряд". Вы сами вспомните его трудовую биографию, его "си-ви". Что он сделал, окончив ординатуру? Он взял и уехал – то ли в Якутию, то ли на Камчатку.

К черту на рога. В Москве работы не было? Сколько угодно. Но он сказал – в Москве, где полпрофессора и два доцента на каждый квадратный метр операционной, самостоятельным человеком можно стать к сорока, может быть, годам. И нырнул в земство. И через семь лет вынырнул победителем. Через семь лет Майкл все умел и ничего не боялся. И никаким красавцам не позволял разговаривать с собой покровительственно. Потому что за красавцами всегда стояли старшие товарищи, наставники. А за Майклом там, в Якутии, никто не стоял. Один только портрет Войно-Ясенецкого висел на стенке в ординаторской*… Майкл там был один анестезиолог-реаниматолог в радиусе семисот километров.

– Мне это известно, – сказал Сергеев.

– Работать рядом с таким парнем – одно удовольствие. – Гость удовлетворенно кивнул. – Такой всегда берется за толстый конец бревна. Можно еще сигарету?

Сергеев достал из кармана пачку и пересчитал сигареты. Оставалось пять штук.

"До утра хватит, – подумал он. – По одной с этим, две до утра и одна потом". Они закурили.

– Вот послушайте, – сказал гость. – Когда умирает кто-то близкий, считает Майкл, кто-то свой, и ты все это видишь день за днем, то рано или поздно наступает момент отчуждения. Наступает миг, когда близкому человеку предстоит навсегда уйти в некую дверь. Ему одному предстоит войти в нее. Никому больше. Все прочие останутся по эту сторону. За той дверью – темнота. Иррациональное, непознаваемое, лежащее за пределами понимания. Человек войдет в ту дверь – и все. Он уже не здесь. Он более не принадлежит этому понятному и привычному миру.

Это страшно, невозможно… и это неизбежно. И в это мгновение, когда та дверь приоткрывается, те, кто проводил до двери, невольно бросают взгляд в дверной проем. Тогда-то и наступает миг холода и отчуждения. А не проводить до той двери нельзя. Недостойно это – не проводить.

Гость замолчал и грустно посмотрел на Сергеева.

Сергеев провел ладонью по лицу, вытянул ноги и подумал, как тяжело он устал…

Гость сочувственно сказал:

– Потерпите немного. Скоро утро. Выпейте.

Сергеев взял фляжку, отвернул крышку, сделал несколько глотков. Коньяк принес невероятное облегчение.

Гость неторопливо расстегнул пуговицы халата, снял его и небрежно бросил на перила балкона.

– А Саша?

– Простите?.