– В общем, так.

– Но он часто думает о себе.

– О себе?

– Да, о себе. А приближающаяся кончина Пряжникова свела воедино некоторые догадки Бравика.

Сергееву стало зябко, он поплотнее запахнул халат.

"Он, наверное, тоже замерз", – подумал Сергеев и посмотрел на гостя. Но гость-то не замерз. Там, где недавно из-под халата виднелось операционное белье, Сергеев увидел высокий воротник плотного вязаного свитера.

– Однажды, – монотонно продолжал гость, – было это года три или четыре тому назад, Бравик консультировал у Пряжникова своего больного. Семен Борисович – грамотнейший нефролог, к кому еще идти за советом, как не к нему. Там была патовая ситуация. Такая… балансирующая ситуация. И вроде бы можно оперировать – и вроде бы не стоит оперировать. Помните, как это бывает, да? Пряжников оперировать не советовал. Он сказал: "Поготовь его еще пару недель, если хочешь – переведи ко мне, формально ты прав, но я не советую, что-то мне не нравится".

А Бравик по каким-то своим причинам все же прооперировал, и больной погиб.

Позиция Бравика была безупречна, у него были веские резоны и были четкие показания к оперативному вмешательству. Но Пряжников ему тогда все же сказал:

"Ты уже достаточно опытный человек, тебе уже пора отталкиваться не только от показаний и противопоказаний, но иногда и от своей интуиции, ты уже можешь ей доверять, ты уже взрослый, и интуиция твоя – взрослая". Улавливаете, да? С того случая Бравик стал осторожнее. Он стал понимать свою работу не так… механистично.

Сергеев подумал, что немного было на свете людей, к кому Бравик прислушивался. А к Сеньке он прислушивался всегда.

– Или вот еще – отец Бравика. Вы ведь вхожи в его семью?

– Конечно. Мы с Бравиком вместе учились. Мы старые друзья.

– Что за отношения у него с отцом? Как вы думаете?

Сергеев пожал плечами.

– Доброжелательные. Сдержанные.

– А вот и нет! Бравик обожает отца! Знаете, чем тот занимается?

– Да. Крепит ракетный щит Родины. Секретный дядя Изя – секретнее некуда…

– Верно. Жена Израиля Борисовича шутит: "Ты мой членкор по фамилии Петров". Его карьера могла сложиться куда удачнее.

– Куда уж удачнее?

– Не скажите. Он в свое время написал две докторские диссертации.

– Почему две?

– Дважды его защита совпадала с началом антисемитской кампании. В первый раз он вышел на защиту – и тут началась Шестидневная война. Представляете? В шестьдесят седьмом году человеку с фамилией Браверман было сложно защититься. Его зарубили.

Больше половины сданных бюллетеней оказались испорчены. Кворум не набрался. Он какое-то время поборолся за отмену решения комиссии, а потом махнул рукой. К тому же его разработка давно была внедрена и исправно служила народному хозяйству. "Изделие номер такой-то…" Когда доброжелатели из ВАКа дали ему знать, что опять пора – он уже закончил новую разработку. И с ней вышел на защиту.

– И что?

Гость рассмеялся.

– Что такое "не везет" и как с ним бороться. Это был семьдесят третий год.

Началась Война Судного Дня!

– Вот черт! – восхищенно сказал Сергеев.

– Но на этот раз он уперся. Он был возмущен. Не тем, что его прокатили, – он же всегда был инвалид пятой группы, к антисемитизму он привык, как ленинградцы к плохой погоде. Но его здорово разозлила эта фатальность. Он написал в ЦК. К тому же он знал, что эти суки не могли без него обойтись, он им ракеты делал. За него вступились высокие военные.