Развлекайся, Сашуня, в ресторан сходи. Пластинки купи, там продается настоящий нью-орлеанский джаз – Армстронг, Элла Фицджеральд… Фирма "Балкантон" выпускает хорошие пластинки. Я в Пловдиве купил Гендерсона и "Порги и Бесс". А как вернешься – мы с Семеном тебя ждем с отчетом о поездке. Семен, не забудь ему отдать левы, на столе у тебя лежат…

– Спасибо, дядь Петь, – растроганно сказал Саша.

– Спокойной ночи, пап, – сказал Сенька.

Дядя Петя кивнул и ушел в свой кабинет работать. Он всегда допоздна сидел.

– Дал папе вчера послушать "Прокол Харум", – тихо сказал Сенька, когда дядя Петя вышел в коридор. – Слушал. Заинтересовался, представь…

Сенькин отец знал толк в джазе, а к музыке, которую крутили Сенька с Сашей, прислушивался с опасливым любопытством.

О "Битлз", например, дядя Петя отзывался так: "Нехитрая целлулоидная музычка для пятнадцатилетних… Во все времена такая музычка существовала. А что весь мир с ума сходил и сходит – так это немудрено. Эта музычка общеупотребима, как чуингам. Музыка настоящая, высокая, мастерская, она по определению не может быть массовой. И это вам, ребята, не сноб говорит, и не эстет. Это говорит поживший человек… А когда вам взрослые и умные люди рассказывают, как они любят этих "Битлз", так вы особенно-то не верьте. Они не столько этих "Битлз" любят, сколько свою молодость. "Битлз" – это такая большая ностальгия…" Дядя Петя к друзьям сына относился с симпатией и интересом.

– Хорошие у тебя друзья, – с удовлетворением сказал он однажды сыну. – У них есть будущее… Они свою жизнь не просвистят. Твоя компания, Семен, напоминает мне одну отличную книгу. Роман Ирвина Шоу "Молодые львы". Очень мне хотелось бы, чтобы твоих ребят жизнь не пережевала, не перемолола…

Как-то раз Вова Гаривас принес дяде Пете пластинку одной диковинной группы, Саша прежде о ней не слышал. Группа называлась "Джетро Талл", а пластинка – "Пэшен плэй". Музыка была сумбурная, неритмичная и непривычная. Вокалист группы много играл на флейте, и это звучало очень необычно. Дядя Петя внимательно прослушал пластинку, потом вышел на кухню, где Сенька, Саша, Гаривас и Гриша Браверман попивали коньячок (Гриша пил чай, он не прикасался к спиртному), и сказал:

– Ну, что я тебе скажу, Володя… Колтрейн и Майлс Дэвис – это высокое искусство. И Рэй Чарльз и Брубек – тоже высокое искусство. Но и эта музыка, черт побери, – высокое искусство! И знаешь, Володя, такая музыка могла появиться только потому, что до нее был джаз…

Гаривасу только и оставалось, что согласно развести руками. Дядя Петя, как всегда, зрил в корень. Дядя Петя был мудер.

Сенька с отцом дружил. Уважительно, немногословно дружил.

Когда дядя Петя ушел к себе в кабинет, Сенька спросил Сашу:

– А что за коллектив подобрался? Что за люди?

– Один к одному, – неприязненно сказал Саша. – Комсомольцы-добровольцы и передовики производства. Тоска… А мне до них дела нет. Я все равно на горе буду весь день.

Сенька покосился на Сашу и проворчал:

– Трепись там, пожалуйста, поменьше…

И включил телевизор "Рекорд", стоявший на холодильнике.

По телику показывали "Бриллиантовую руку". Фильм начался недавно, на экране Андрей Миронов, подрыгивая женоподобными ножками, пел:

…Там живут несчастные

Люди-дикари.

На лицо ужасные,

Добрые внутри…

– Ну вот скажи мне – почему только всякое мудачье за границу пускают? – риторически спросил Саша.