– Да кто же и слышал, как не этот вонючка, морильщик! Он тут везде шастает, всюду подслушивает.

– Вы имеете в виду Карамазова?

– А кто же еще? Кого из дому не вытолкать? Ест, пьет, все вынюхивает, по всему дому шляется! Сколько раз его заставала, как он под дверью подслушивал и в ящиках рылся!

– Да не может быть! А в тот день, – Кирилл назвал точную дату его разговора с Марией Михайловной, – был он в доме?

– Да он, почитай, каждый день сюда шлялся! Сейчас, правда, я его не пускаю, надоел. Воняет от него дустом каким-то!

– А что же вы Марии Михайловне или Жене не сказали, что он по дому шастает?

Раечка помолчала, поджала губы. Потом махнула рукой, на что-то решившись:

– Слушай, расскажу уж, теперь скрывать нечего. Ты племянника моего Витьку знаешь?

– Раньше видел.

– Сейчас-то он парень хоть куда, армию отслужил, женился, а лет семь тому, ему пятнадцать лет было, был он не то чтобы хулиганом, а так, перекати-поле. Я его сюда не очень-то пускала, но как-то зашел он, ключ, что ли, потерял или другое что, уж не помню я. И после пропала пепельница серебряная, в коридоре их три штуки стояли, помнишь, раньше?

– Помню. Красивая была пепельница, дорогая.

– А что Витька ко мне приходил, никто не знал. Все поохали, поахали, думали, может, кто посторонний прихватил, там ремонт приходили делать, электрики… А Карамазов отозвал меня в сторонку и говорит, что пепельницу Витька взял и Жорке во дворе продал, он, мол, сам видел. Я к Витьке, всыпали мы ему с сестрой по первое число, сроду в нашей семье такого не водилось. Признался он, а пепельницу не найти, уплыла уже куда-то. Так Карамазов мне и говорит, что если я не буду все делать, что он прикажет, то он живо Витьку под тюрьму подведет. Я ему, конечно, не поверила, не такие это люди, чтобы в суд на парня подавать из-за пепельницы, но сраму, сраму-то сколько. Узнают все, мне от дома откажут! Но я ему говорю, что против них делать ничего не буду, хоть убейте меня на месте. Он говорит, ты только помалкивай, я сам все выясню что нужно, а если что пикнешь, то такого про тебя Марии Михайловне наговорю – вовек не отмоешься!

– Скотина какая!

– Это уж точно. Вот и ходил везде, шарил глазками своими мерзкими, сам как таракан!

– Ну ладно, спасибо вам, пойду я, обдумаю это дело. Цезарь, мы же уже гуляли!

По дороге домой Кирилл вспомнил, что он обещал профессору Солодову достать ту злополучную таблетку, так что придется идти к Татьяне на работу, а потом напроситься к ней домой. Вот так вот. Он из-за нее рискует своим добрым именем, а она с этим козлом…

В этот вечер было холодно, и настроение у меня было ужасное. Чувствовала я себя неважно с самого утра – болела голова, знобило, вдобавок где-то прохватило шею, и голова поворачивалась только в одну сторону. Шея – это мое слабое место. Я волновалась, как там Аська.

Ведь второпях я собрала ей с собой мало теплых вещей. Вдобавок, когда мы шли домой от метро, нас вымочил дождь. Я представила, как сейчас войду в пустую темную квартиру, где ждет меня только кошка. Она бросится ко мне не потому, что рада, а потому, что хочет есть; как я накормлю кошку, через силу съем что-нибудь сама, потом включу телевизор, чтобы не сойти с ума от тишины, посмотрю какую-то чушь, потом лягу и попытаюсь заснуть, а перед глазами будет стоять Аська… нет, это невыносимо.

Я уже открыла рот, чтобы пригласить Кирилла подняться, но тут он заглянул мне в глаза:

– Таня, можно я зайду?

Слава Богу, наконец-то догадался! Я даже повеселела.

Мы поднялись в квартиру, я молча ходила по кухне, машинально накормила Пуську, поставила чайник.

– Извини, с едой у меня не очень.